Пиранья. Алмазный спецназ

«Сурок», широко улыбаясь, мотал головой. Бить его в торец было, пожалуй что, перебором. Лихорадочно копаясь в памяти, Мазур соображал: здесь обитают гватепеле, ага, значит, хоть пару-другую слов в свое время усвоил, бывал в этих краях... Ну да, как же!

С вопросительной интонацией, надеясь, что вспомнил правильно, Мазур выговорил:

– Таба кисангано?

Вот чудо, типчик закивал! Значит, правильно вспомнил: «Ты староста?» Еще парочка фраз пришла на ум, но они в данный момент совершенно не годились: на кой черт Мазуру знать, не отравлена ли в колодце вода и не заложены ли поблизости мины? Из здешнего колодца все равно не пить, а мин тут давненько не закладывали вроде бы...

Тьфу ты! Он доподлинно вспомнил то, что справный солдат обязан в первую очередь заучить в стране пребывания... Набрал в грудь побольше воздуха, еще раз освежил память и старательно рявкнул:

– Мансана а сула бе та на! Куивало батака а мансанита суба! Ба та, ла та, ша та, карава матаба туа! Чу, ба та, ла та! Хуту ба лу киту...

Это была высокопробная матерщина, подробно исследовавшая генеалогию старосты и обнаружившая в ней массу позорных обстоятельств. А также обещание оторвать к чертовой матери кое-что важное.

Ну, в конце концов, настоящие сотруднички Лесного корпуса тоже не церемонились бы со старостой захолустной деревушки, находись они при исполнении...

Старосту, сразу видно, п р о н я л о. Закрепляя успех, Мазур добавил:

– Кавуту ба ла матари! Ну, вспомнил английский?

Староста закивал и проговорил на приличном английском:

– Вспомнил, как тут не вспомнишь... Руки подними, падаль!

Мазур так и не успел ничего предпринять – и Анка тоже. Во всех шести окнах барака – без рам и стекол – возникли недружелюбные рожи, направили внутрь автоматы. Сзади знакомо лязгнуло – это передернул затвор «Калашникова» тот самый худой юнец в желтой майке и домотканых по колено портках. Староста, уже не выглядевший сонным байбаком, проворно извлек из стола старомодный, но ухоженный револьвер британского производства и, вытянув перед собой обеими руками, нацелился Мазуру в живот.

– Руки вверх, говорю! – заорал он на том же вполне приличном английском. – Кому говорю?

Мазур медленно поднял руки, успев подумать, что давненько уж так не прокалывался: но ведь три часа наблюдали, типичнейшее сонное царство, дыра дырой... Сзади послышались едва различимые шаги, в затылок уперлось нечто твердое, которое могло оказаться исключительно дулом автомата – и подросток проворно выдернул у Мазура из кобуры револьвер, а из ножен – кинжал. То же самое проделал с Анкой. Живенько отбежал, не дожидаясь неприятных сюрпризов.

Проворно выскочив из-за стола, староста распорядился:

– Пошли к двери, оба! Кругом!

Под прицелом стольких дул не особенно и поспоришь... Мазур вышел первым – а перед ним пятился державший его на прицеле юнец. Следом шла Анка. Орал староста:

– В соседний дом, живенько!

Соседний барак оказался чуточку ухоженнее – разделен на несколько комнаток. Староста орал:

– Направо! Руки не опускать!

Мазур вошел в комнатку, где за пустым колченогим столом восседал на стуле здоровенный детина в пятнистом комбинезоне и синем берете. На рукаве у него красовалась чистенькая сине-красная повязка с какими-то буквами, а на берете – здоровенная, не без старания изготовленная кокарда желтого металла. Ни к повязке, ни к кокарде Мазур особенно не приглядывался – ровным счетом ничего интересного, один из тех вечных, как тараканы запечные, национальных фронтов, чье наличие и неистребимость привели президента Кавулу к черной меланхолии и твердому решению драпануть из страны с набитыми карманами...

Вокруг столпилась целая орава, упершись в разные участки организма автоматными дулами. Держались они несуетливо, совершенно спокойно, и вот именно это Мазуру и не нравилось: народ, сразу видно, бывалый, с таким труднее работать, предпочел бы начинающих сопляков, и стрелять не умеющих прицельно, и неуклюжих, как морж на суше...

Верзила разглядывал их, выпуская дым в потолок. Что-то скомандовал на своем, непонятном – и Мазуру быстренько обшарили карманы, кинули на стол ламинированную карточку, рядом – Анкину.

– Лесной корпус... – протянул верзила, ухмыляясь так, будто настроился с самого начала не верить ни единому слову пленных. – И что же вы здесь делаете, судари мои?

Мазур добросовестно ответил:

– Изучаем район. Для устройства нового заповедника. А с кем, собственно...

– Капитан Батаги, – сказал верзила. – Начальник контрразведки округа Патриотического фронта.

Мазур подумал, что угадал неправильно – не национальный фронт, а патриотический... плевать, хрен редьки не слаще.

Качаясь на поскрипывающем стуле, капитан протянул:

– А на самом деле? Паршивая маскировочка, откровенно говоря... Моментально колется.

Мазур с видом оскорбленной невинности пожал плечами:

– Да какая там маскировка? Мы действительно из Лесного корпуса…