Андрей очень не любил, когда обижают своих… а этот юный индеец… его Громов уже тоже считал своим, как некоторые, ничтоже сумняшеся, считают своей хозяйскую мебель в съемной квартире. Да, мебель – именно так все индейца и воспринимали: ни с кем не общается, вообще почти никогда не говорит, исключая – «да» – «нет», и то с какимто странным акцентом, что и понятно – дикарь, никакого человеческого языка не знает. И все же, это была своя, привычная, мебель, а Громову бы, например, не понравилось, если б какойто гад стал пинать его письменный стол… а уж тем более – автомобильчик. Тут никому б не понравилось, впрочем – индеец на авто не тянул, так, скамейка или старая тумбочка – стоит себе в уголке, вроде бы никому не нужна, а выбросить жалко.
– Ты подлая индейская свинья! – сбив бедолагу ногой на самое дно рва, надсмотрщик прыгнул туда следом и принялся энергично работать плетью. – Вот тебе, вот, получай!
Так вышло, что Громов работал на этом участке один – доделывал начатое. Всех остальных, включая и зачемто явившегося сюда индейца, отвели к противоположной стене – рыть отводку, а потому никаких свидетелей истязания не было, кроме равнодушного ко всему и утомленного, словно мул, бывшего лейтенанта, которого вряд ли стоило принимать в расчет.
Ввух!!!
Сразу же полетела кровь, горячие капли попали на плечо работавшему рядом Громову, и тот сделал пару шагов в сторону…
– На, сучье отродье, на!
Молодой человек скосил глаза… А ведь, похоже, «дон Рамонес» вскоре забьет бедолагу насмерть. Или выбьет глаз… Дада, похоже, он того и хочет, ишь как умело действует своей плетью – что и говорить, виртуоз.
Чтото мелькнуло. Словно смуглая молния. Громов застыл, увидев, как валявшийся в глине и казавшийся навсегда сломленным молодой дикарь, с неожиданной быстротою и силой кинулся на своего истязателя, схватив его за горло.
Захрипев, надсмотрщик выхватил изза пояса нож… и тут же упал навзничь с размозженною в кровь головою!
– Ну вот както так, – опустив кирку, задумчиво пробормотал лейтенант. – Осталось теперь уяснить, что нам дальше делать. Наверное, остается одно – бежать. Если б еще знать – куда.
– Я знаю – куда, – обернувшись, тихо промолвил индеец. – Но пока еще рано, сэр.
– Ааа, умеешь говорить? – Громов издевательски ухмыльнулся и ахнул – пареньто произнес свои слова поанглийски.
– Ты сказал – рано, – перешел на тот же язык Андрей. – Хотя какая разница? Вот это тело, кажется, я его…
– Его можно закопать. Прямо здесь, в глину. Но могут потом найти…
– Потом чтонибудь да придумаем, – махнул рукой Громов. – Давай живо бери лопату!
Пожалуй, даже строителям БеломороБалтийского канала не снилась такая производительность труда! Сообщники – теперь уж так – работали, как два экскаватора, успев до заката солнца не только закопать тело, но и перевыполнить норму раза в полтора.
– Ого! – подошедший прораб (по совместительству старший надзиратель) сдвинул на затылок шляпу. – Вот это наработали, молодцы! Небось хотите получить сегодня лишнюю миску похлебки. Сегодня бобовая, я знаю, Висельник, ты ее любишь. И получишь, не будь я Педро Лопес!
Захохотав, прораб смачно зевнул и, почесав толстый живот, осведомился:
– Вы этого самозваного дона, случайно, не видели? Сюда он не приходил?
– Неет, неет, – помотал головой Громов. – Но я слыхал, как ктото, в обед еще, говорил, будто дон Рамонес собрался сегодня купаться. Погодкато как раз для него – говорят, он такую жару любит.
– Купаться, значит, ушел, бездельник! – сеньор Лопес с остервенением сплюнул себе под ноги, тем самым выражая свое возмущение и презрение – «Неандертальца», как и всякого из слишком уж жестоких людей, никто из «коллег» не любил и не жаловал. Боялись – да, но не приятельствовали.
– Мог бы и отпроситься, хотя б для приличия, – потянувшись, буркнул прораб. – Купальщик хренов, чтоб его там акулы сожрали. Но вы, работнички! Поднимайтесь да живо пошли. Уж будет вам сегодня похлебка – я обещаю!
– Спасибо, любезнейший сеньор Лопес, – со всей возможной искренностью поблагодарил молодой человек.
Выбравшись изо рва, «каналоармейцы» – как еще в начале работ прозвал копателей рва Громов – зашагали вслед за надзирателем, невольно любуясь сверкающим белым песком, пальмами и синим, прозрачным до невозможности небом. Слава богу, Лопес шел быстро и не оглядываясь – товарищам по несчастью выпала хорошая возможность поговорить, чем немедленно воспользовался вдруг воспрянувший духом Андрей, ни капельки не сожалевший о случайном убийстве надсмотрщика. Ну и не убил бы, что тогда? Выбил бы тот мальчишке глаз или насмерть забил? Что же касается трупа, то тут надо было думать. А пока – первыйто раунд выигран, по крайней мере до завтра «дона Рамонеса» никто не будет искать… тем более он же ушел купаться.
Молодой человек приложил руку к глазам: в море и в самом деле ктото купался, какойто отчаянный пловец – заплыл далеко, дальше, чем стоявшее на рейде судно, судя по парусному вооружению – шхуна или шебека… водоизмещением чуть поменьше, нежели недоброй памяти «Эулалия».