Пират ее величества. Как Фрэнсис Дрейк помог Елизавете I создать Британскую империю

Чем дальше, тем удивительнее и загадочнее становился рассказ Кардера. Он решил в одиночку пересечь Южноамериканский континент. Спасение от этой самоубийственной глупости пришло к нему в виде 38 коренных жителей, мужчин и женщин, которых он называет тупинамба, – они встретили его и сопроводили в город, население которого составляло 4000 человек (по оценке самого Кардера). При этом все горожане жили в четырех просторных домах, образующих ровный квадрат.

На новом месте к Кардеру относились одновременно как к почетному гостю и как к пленнику. Он провел у тупинамба шесть месяцев и выучил несколько слов их языка (например, aipam – маниока). Он настолько сблизился с племенем, что однажды даже участвовал вместе с ними в набеге на врагов, которых он называл вполне правильным именем – тапуи. Позднее, вспоминал он, на поселение совершили набег португальские охотники за рабами, попытавшиеся захватить людей, которые удерживали его в плену. По словам Кардера, охотники за рабами хотели выяснить, смогут ли застать кого-нибудь из «дикарей врасплох», и узнать, что стало с ним: «К этому времени они уже знали, что некоторые из отряда сэра Фрэнсиса Дрейка оказались выброшены на берег и попали к диким людям».

Эта часть воспоминаний Кардера, записанных после его возвращения в Англию, вызвала особенно много вопросов – главным образом было непонятно, откуда португальские работорговцы узнали о Питере Кардере, английском юнге? Где они услышали о подвигах Дрейка? Подробности его амбициозного плавания были еще неизвестны в Европе. Впрочем, это неважно, потому что коренные жители убили, зажарили и съели португальских захватчиков. Возможно, Кардер не хотел привлекать к этому излишнее внимание, но факт оставался фактом – он находился в плену у людоедов, а в языке того времени это было одно из самых эмоционально заряженных слов.

В то время в Европе только начали появляться первые печатные сообщения о каннибализме в сопровождении жутких гравюр с изображениями расчлененных тел. Бразильский народ тупинамба – племя, у которого жил Кардер, – приобрел скандальную славу именно благодаря этому вопиющему обычаю, и по той же причине им заинтересовался французский философ Мишель де Монтень. В числе наиболее известных работ Монтеня был очерк, посвященный народу тупинамба, где он рассматривал (с безопасного расстояния) их обычаи, которые считал достойной внимания частью природного мира. В сочинении, написанном в 1580 г., Монтень опирался на два недавних отчета: «Всеобщую космографию» Андре Теве (1572) и «Историю путешествия в землю Брезил» Жана де Лери (1578). Сам Монтень никогда не был в Бразилии, но он встречался с тремя бразильцами, приехавшими в Руан по приглашению короля Карла IX, которому в то время было всего 13 лет. Заморских гостей поразило, что «такое множество высоких и бородатых мужчин, могучих и хорошо вооруженных», подчиняется приказам ребенка. Вдобавок их ошеломило крайнее неравенство во французском обществе, где одни «наедались досыта всевозможными яствами», а другие «просили милостыню у дверей, изнуренные голодом и нищетой». Подобное возмутительное положение дел было невозможно в Бразилии, где люди считали себя «половинами друг друга», и бразильцы «находили весьма странным, что эти бедные половины страдают от подобной несправедливости».

Под впечатлением от этого альтернативного взгляда на мир Монтень довольно благосклонно описывает образ жизни тупинамба, начав свой очерк с характеристики их «страны с весьма приятным и умеренным климатом», где люди крайне редко болеют – в отличие от Европы, регулярно опустошаемой эпидемиями чумы и других болезней. В его изображении тупинамба ведут почти райскую жизнь, имея «великое изобилие рыбы и мяса, ничуть не похожих на те, которые есть у нас, и не прибегая ни к какой другой хитрости, кроме приготовления их на огне». Но у этого безмятежного природного существования есть свои недостатки – так, тупинамба застрелили из луков первого появившегося перед ними всадника лишь потому, что никогда раньше не видели ничего подобного. Тем не менее Монтень по-прежнему находил, что многое в их жизни достойно восхищения.