Волны сомнений захлёстывали Стелли, невидимый призрак той искры словно торжествовал заранее, надеясь, что тот не выдержит всего этого, но железная воля Стелли помогла ему подняться - с трудом, его измученный взгляд упал вниз, ещё ниже, ещё...
Призрак кружился на камнях, на краю бездны, сверкая, слепя, что-то изменилось в нём, - скрытая ранее мощь стала явной. Стелли, изнемогая, боролся с ней, последний рывок - и он наверху.
Здесь плясал ветер, в нём слышался дьявольский зловеще-весёлый оскал близкой гибели, нечто обольстительное изгибалось, ластилось, манило... Но властно вмешалась сама судьба: объятый смертным ужасом, взметнулся чёрный смерч, который некогда стелился по осеннему лесу, - и жуткий призрак рассыпался, на глазах рушились скалы, и, как последняя освободительная точка, разлетелось облачко дотлевающего пепла... Всё.
Последняя, тихая и страшная нота этой повести отлетела эхом и угасла. Я вздрогнула и подняла голову: приближался рассвет. Не верилось, что всё это явили мне всего лишь звуки, что именно они рождали так зримо видимое, а ещё пришло знание, что Стелли забросило на тысячу лет вперёд... Пока я, не в силах оторваться, смотрела на него, дыхание выровнялось, - до избавительного прихода рассвета мне ещё что-то предстояло, и появилась надежда хоть немного контролировать себя... Продолжение обряда последовало быстрее, чем мне удалось к нему приготовиться.
Словно взрыв, заполнили всё пространство четыре терпкие резкие гармонии, они повторились ещё раз, как призыв, как непререкаемый приказ, - и мгновенно превратились в тихий, напряжённый пульс, который будто что-то подталкивало изнутри, из самой основы мироздания. Меня тут же затянул этот водоворот, и надежда противостоять ему оказалась весьма слабой.
Этот танец опять с тобой. Боишься его? Не стоит, ты же всегда любила танцевать. Не мечись, будь на одном месте, - каблуки пусть постукивают в такт, а объятые алым руки пусть говорят, пусть летят навстречу восходящему солнцу. Оно уже близко, ты будешь свободна, верь в это, и - победишь!..
Переливающийся сияющий путь вознёсся на невиданную высоту, я почти видела ярчайшие краски рассвета, - и меня снова потрясли те же терпкие аккорды, с которых начался этот полёт. Но жертва с пьянящей радостью уже близкой свободы рванулась в прыжке вперёд, в расступившуюся толпу, туда, где за стенами храма Огня вставало солнце, и никто не преградил мне дороги. Сил почти не осталось, а люди давали мне пройти, - впереди были распахнутые двери. За спиной ряды снова смыкались, а на лицах я замечала радость и удивление: похоже, далеко не всегда этот обряд кончался освобождением. В голове колотилась только одна мысль: туда, туда, к выходу, и прочь из города... Кто-то из заднего ряда попытался прорваться к двери, но народ стоял слишком плотно, и у него ничего не вышло.
Я выбежала из храма. Усталость казалась непреодолимой, нечеловеческой, - если я остановлюсь, то упаду и засну мёртвым сном. Где-то рядом рыщут проклятые слуги Месяца. Так не спеши же к ближайшим воротам, больной ум обманывает тебя, твой шаг слишком медлен, чтоб назвать его быстрым. Иди по узким кривым переулкам, и погоня не настигнет тебя... Голова не работала совершенно, местность была незнакомой, а мир почему-то начал постоянно на миг исчезать, - я с трудом сообразила, что перестала видеть сквозь веки и смотрю, как все нормальные люди, чьи глаза имеют обыкновение моргать. То, что было в храме, помнилось смутно, как сон, а когда позади остались городские ворота, я поняла, что еле-еле передвигаю ноги, - удивительно, почему меня до сих пор ещё не схватили слуги Месяца... А теперь пусть путь твой ляжет прямо по дороге, дальше, дальше, ты сможешь, осталось не так уж много, здесь сверни к лесу... Вдруг откуда-то взялись деревья, по-зимнему голые, наверно, это лес... Настал миг - и я упала, мир для меня перестал существовать.
2
Очнувшись на очень удобной кровати, я принялась внимательно разглядывать комнату, поскольку делать больше не только было нечего, но и не хотелось. Богатство обстановки наводило на мысль о хозяине-вельможе, деревья за окном - об охотничьем домике. На мне была рубашка, а на стульчике неподалёку лежало довольно скромное, по меркам дома Хамала Сетха, платье. Когда я встала, голова страшно закружилась, всё тело заломило, - и недавнее прошлое вспомнилось довольно ясно.