Пират

Мне следовало сказать, что в такой темноте ничего не видно, но вместо этого я сказал «да».

— Моя показывать. Уберегать от беда. Твоя ходить за мной.

Готов поклясться, мы пересекли один и тот же ручей три раза, прежде чем добрались до испанской дороги. Там опасность заблудиться миновала, поскольку с такой прямой, ровной дороги сбиться невозможно. Теперь существовала опасность, что испанцы могут заметить нас прежде, чем мы увидим их.

Но этого тоже не произошло. Мы приблизились вплотную к форту и крадучись обошли его кругом. Дважды я заметил часовых за стеной из заостренных сверху бревен. Мне не составило бы труда застрелить одного из них, и я испытывал сильное искушение выхватить пистоль. Но тем самым я испортил бы все дело. Испанцы не должны были знать, что мы находимся поблизости, покуда мы не нападем на форт.

На обратном пути я считал шаги. Получилось семь тысяч двести с чем-то. Мы со светловолосой индианкой два раза поцеловались, поскольку она хотела этого. Она отказалась назвать свое имя и сказала, что я должен дать ей английское имя. Ладно, сказал я, будешь зваться Пинки.

Клянусь, больше между нами ничего не было.

Глава 26 ПОРТОБЕЛО И САНТА-МАРИЯ

В число моих обязанностей входит преподавание основ религии в школе, и я всегда относился к делу со всем усердием. Может, я уже упоминал об этих занятиях, а может, и нет. Базовые принципы христианской веры общеизвестны, и все концепции, которые я объяснял детям, элементарны. Многочисленные вопросы моих учеников обычно просты и предсказуемы.

Сегодня мы обсуждали природу человеческой святости. Я подчеркнул, что, в то время как все святые, провозглашенные церковью, действительно являются святыми, существует много, очень много других святых.

— Святые, — сказал я, — это друзья Божьи. Любой человек, попадающий на Небеса, — святой. У кого из вас дедушка и бабушка умерли? Есть такие?

Поднялись несколько рук.

— Если ваши дедушка и бабушка пребывают на Небесах, что вполне возможно, они святые.

Тим помахал своей книгой:

— Я не понимаю, отец. Здесь говорится о святом Иоанне и его деяниях. Он не был на Небесах, когда делал все это.

— Он стал святым потом, — сказала Пегги, — поэтому его так называют.

Я поднял руку.

— Кто такие святые? Как я сказал?

— Друзья Божьи, — раздались несколько голосов.

— Совершенно верно. Я же не сказал «друзья на Небесах». Любой истинный друг Божий — святой. Он может не знать о своей святости, это не имеет значения. Если он или она является другом Божьим, одного этого достаточно, чтобы стать святым.

Потом я рассказал о нескольких святых: святом Иоанне, который крестил Иисуса, святой Люсии, святом Игнатии Лойоле (моем любимом) и святой Катерине Александрийской.

Дональд захотел поспорить.

— Если я стану святым, отец Крис, Бог будет делать для меня разные вещи? Чудеса?

— Он может, но, скорее всего, не станет.

— Если я буду делать для Него разные вещи, почему Он не станет ничего делать для меня?

— Он уже дал тебе жизнь, Дональд, — сказал я. — Он сохраняет в тебе жизнь, и Он дал тебе свободную волю. Иными словами, Он даровал тебе истинную свободу, какой не обладает вот этот письменный стол или любое животное. Он принял смерть за тебя. — Я выдержал паузу. — Возможно, Он считает, что сделал уже достаточно.

Разумеется, тогда меня спросили, являюсь ли я другом Божьим. Я объяснил, что стараюсь — и у меня часто не получается. Когда я уеду на Кубу, решат ли они, что в конечном счете я не был истинным другом Божьим? Так подумает епископ Скалли, я знаю. Только бы мне так не думать.

Впрочем, все это не имеет значения. Значение имеет, что думает Он. Он никогда не ошибается.

* * *

Утром я сообщил капитану Берту, сколько шагов надо пройти по тропе и сколько — по испанской дороге.

Едва мы вышли на дорогу, как услышали барабаны — не индейские, а военные, в которые били, чтобы солдаты шагали в ногу. Мы спрятались в джунглях, шепотом призывая друг друга не стрелять, покуда все они не окажутся напротив нас.

Задумано было неплохо, но кто-то увидел шанс убить офицера и воспользовался им. Он выстрелил, офицер опрокинулся наземь, точно кролик, и отступать было поздно. Завязался ожесточенный бой.

Мы победили, надо признать, главным образом благодаря численному превосходству. Испанцев было человек сто пятьдесят. Может, двести, но всяко не больше. У нас было около шестисот человек, считая кунов. Испанцы вскоре отступили, солдаты в хвосте колоны выстроились в шеренгу, выстрелили залпом из мушкетов и обратились в бегство. Куны пустились по пятам за ними, словно охотничьи псы, но мы остались на месте и попытались собрать всех наших людей. Конечно, было бы здорово броситься в погоню, и мы наверняка захватили бы немало испанцев. Но дело в том, что мы могли нарваться на значительные силы неприятеля, что не сулило нам ничего хорошего.