Закончив свои труды праведные и прополоскав ведро и швабру и положив все это на место, я поплелась к Букашке Джиму, потому как кажется места укусов начали набухать, вот уже и глаз левый заплыл. И губы раздуло. Джим сделал мне примочки, и отправил спать.
Утро было прекрасным, в отличие от моего лица. Все что мне удалось рассмотреть в зеркало, что у меня нет левого глаза, ну прямо как Кривая жаба. И губы как у того же земноводного.
Выйдя на палубу, я не поняла почему так пусто на ней. Куда все делись.
Я хотела вернуться в свою каморку, чтобы своим видом не распугивать чаек, как меня остановил окрик, ясно капитан не в духе все и попрятались, одна я попалась:
– Найт! – то из своей каюты на палубу выходил капитан. Я даже залюбовалась им при свете солнца, роскошные волосы, большие глаза. А с чего у него такие большие глаза. По мере того, как капитан приближался ко мне его глаза и правда округлились до неимоверных размеров.
– Что с твои лицом? – спросил он приблизившись. – И почему у меня в каюте пахнет фиалками?
“Матерь!”, я не поняла взмолилась я, или выругалась, он такой красивый тут, а у меня же вид, как, да как у жабы. “Ну за что!” – пронеслось у меня в голове. Потом я поняла, что у моего такого душеумопомрачительного вида есть и свои плюсы. Скорее всего он шел меня ругать, а так я несчастная, меня пожалеть надо. Наивная.
Капитан стоял и ждал ответов. Сурово так ждал. Осуждающе…Глаза его опять приняли свою излюбленную позу прищура.
А вокруг нас уже стали собираться матросы. Увидев, что публики вокруг прибавилось, конечно, развлечений то у них в последнее время так мало было. Это сарказм. Я встала в позу обиженной покорности, склонила голову, но произнесла как могла старательно, ну насколько позволяли распухшие губы:
– Я нафла пафеку, на опуфке лефа, а там пфелы делаюф меф, мы ф Фефаком хофели дофать меф для фех, а пфелы наф покуфали. А Бофман прикафал мне облафорофить ваф гальюн ф накафание. – и ещё ниже склонив печально голову, добавила, – И там не фиалки, а фенфель. Офень муфкой жапах.
Капитан поднял глаза к небу и долго так смотрел, наверное, на чаек. Потом вздохнул и бросив кратко – Боцмана! – ушел в каюту.
Матросы больше не могли сдерживаться, дружный рев огласил округу. Они просто валились на палубу от хохота, вытирая слезы. А я опять поплелась плакаться в фартук папаше Анджело.
Дня через два укусы прошли и у меня, и у всех ужаленных матросов, а ещё через два дня мы причалили к городку Дарванстаден. Как ни странно это звучит, но для покупки одежды. Я гордо собиралась за покупками с папашей Анджело, он обещал прикупить мне новую рубашку, ну и ещё кое-чего, а для чего не сказал. А то однажды, заглянув в мою каморку и увидев, как я пытаюсь стянуть на своей груди края моей старой рубашки, он вздохнул и задумчиво прогудел, глядя на мои потуги:
– Да, деточка, волосы то мы с тобой додумались как замаскировать, многие у нас тут с косичками, – кстати он категорически отказывался мне их остригать слишком коротко, а предложил заплетать в косу, а сверху одевать платок-бандану.
Притом, что мой нос обгорел на солнце, а щеки немного опали на такой- то пище, но скулы выгодно выделялись и я лицом выглядела теперь как нормальный подросток. Вот только грудь…росла. Немного помогала куртка, да все чаще я носила Шурша за пазухой, но мы входили в тропические воды. В жару не походишь в куртке тем более с мехом внутри.
Поэтому папаша Анджело и взял меня отдельно от всей команды с собой. В городе, зайдя в лавку портного, кок сразу подошел к прилавку и показывая владельцу лавки на меня стал объяснять, что нужно мне из одежды. В итоге мне подобрали просторную бордовую рубашку с манжетами и воротником жабо, а поверх торговец предложил коротенький легкий серый объемный жилет. К этой двойке прилагались довольно просторные укороченные зеленые штаны. А на ногах все тут носили универсальную обувь – сандалии. Мне наряд понравился, и я сразу в него оделась прямо в лавке. Потом папаша Анджело оставил меня на площади, лакомиться вкусной плюшкой и смотреть на дрессированную обезьянку, а сам куда-то ушел, сказав, что ненадолго.