Пиратское Просвещение, или Настоящая Либерталия

Скажи ему: Рамананау командует многими народами, населяющими территорию от Мануру до Ангунци. Если он дозволил тебе обосноваться в Фульпуэнте, то исключительно принимая во внимание услуги, которые оказал ему твой отец; однако он никогда не освобождал тебя от покорности ему как правителю страны. Ему известно, что ты являешься сыном уважаемого белого человека, но достоинства его не отменяют факта его инородства. Мать твоя была дочерью простого вождя второго уровня, и у тебя нет права на долю власти. Поскольку же ты запамятовал свое положение инородца и свой долг подданного, Рамананау предписывает тебе покинуть Фульпуэнт и отправляться куда-либо в другое место. Молись душам своих предков, да укрепят тебя: ибо вскоре уже понесешь наказание за свою дерзость [158].

Кажется маловероятным, чтобы Рацимилаху требовалось разрешение на то, чтобы просто жить в доме отца. Пассаж этот приобретает смысл, только если Рацимилаху признаётся не рядовым жителем городка – мéста, которое спустя всего несколько лет после гибели Натаниеля Норта [159] переполняли пираты и действующие, и на отдыхе, их жены и дети, их малагасийская родня, торговцы и нахлебники, – но облеченным каким-либо должностным положением. Отец его был союзником цикоа, доверившим сыну, несмотря на его юность, некую официальную роль в порту – вероятно, потому что тот умел читать и писать, владел языками и был на короткой ноге с туземцами, – роль своего рода посредника или надзирателя в торговых вопросах.

Тому факту, что послание Рацимилаху доставил его кузен Андриамбула, это также придает особое значение. Рацимилаху предстает здесь не как дитя пиратов, но как «глава рода зафиндрамисоа», и говорит от лица предков матери; того более: Андриамбула, сын брата его матери – что в обычных условиях ставило его выше по статусу – выступает в качестве посланника, то есть подданного. Таким образом, Рацимилаху добивался разом нескольких целей: заявлял претензии на первенство в клане, несмотря на то, что вел свое происхождение, как принято было считать, по второстепенной, женской («дети девочек») линии, и отвергал сам порядок наследования власти в союзе цикоа: как то, какой пост он мог занимать в своем статусе малата, так и общую систему рангов, которая отодвигала его на второй план.

Великое кабари

Возвращаемся к повествованию. Небольшая группка мятежников быстро освоилась на материке, в деревне Амбицика, на севере острова, при впадении реки Мананары в Антунгильскую бухту, где их непокорность вызывала всеобщее восхищение; мпандзаки кланов, проживавших по соседству, прибыли с дарами – скотом, рисом, овцами и птицей. Наконец, все собрались на великое кабари.

В рассказе Мейёра об этом кабари в контексте нашего исследования обращают на себя внимание две вещи: во-первых, отсутствие на нем женщин, а во-вторых – использование политического ритуала, который очевидно представляет собой синтез обычаев малагасийского и пиратского.

Устранение женщин демонстрирует, в какой степени создание двух мятежных республик, цикоа и бецимисарака, связано с утверждением власти мужчин над «городами женщин» побережья. Со всех великих учредительных собраний женщины однозначно изгонялись. Более того, авторы источников, похоже, осведомлены, насколько это было необычно. Вот соответствующий пассаж из Мейёра (отметим в нем вычеркнутое предложение): этнографии в нем больше, чем во всём остальном тексте рукописи.

Словом кабари малагасийцы называют любое собрание индивидуумов по какой бы то ни было причине и с особой целью. Бывают кабари друзей, семей, деревень, племен, всей провинции. Женщины никогда в них не участвуют [160]. Важность кабари зиждется исключительно на его поводе. У этих странных людей, любителей новостей, для которых время – ничто, всё годится быть материалом для кабари; кабари могут созвать, чтобы послушать о приключениях путешественника, объявить о том, что вдалеке слышали выстрел пушки, видели судно, что приехала новая группа белых с товаром; комментариям тут нет конца. У них не бывает ничего пустячного, не стоящего серьезного отношения. Отчеты обычно сопровождаются фантастическими прикрасами <…> Все сидят на земле, согнув ноги, сложив руки на груди, подбородки на коленях, над правым плечом запахнут лоскут ткани; с самым серьезным видом они курят трубки с терракотовыми чашами и тростниковыми чубуками; затянувшись раз-другой, передают трубку дальше; пьют, когда есть, медовуху или арак из тыквы-горлянки, которую тоже передают по кругу. Такие кабари проводят или в домах, или, если не хватает места, на свежем воздухе [161].