Пиратское солнце (ЛП)

— Что вам здесь нужно? — спросил он вновь. Его низкий, хриплый голос не вязался с клоунским нарядом. — Здесь небезопасно! Умоляю вас, возвращайтесь в свои дома и уберегите ваших детей. Вам нечего здесь делать. — Он повернулся, чтобы скрыться, но из толпы поднялась волна шума, исступленного свиста, от которого у Антеи побежали мурашки по коже. Гвалт заставил Корбуса остановиться. Он обернулся к толпе, и хотя циркач был слишком далеко, чтобы Антея его ясно разглядела, ей представилось, что в этот миг он, должно быть, выглядит глубоко напуганным.

Он снова выступил из плетеной сферы и умоляюще воздел руки:

— Послушайте! Мы в невозможной ситуации. Стоунклауд изолирован гретелями, а наши собственные силы бросили нас. Что же нам делать?

— Драться! — проорал кто-то в толпе. Сборище загудело в знак согласия.

Корбус покачал головой.

— А как? Это безумие! Откуда у нас армия? Мы что, собрались отбивать гретелей голыми руками?

— Ты — Атлас! — крикнул какой-то человек. Слово дошло до сознания Антеи не сразу; а тогда она удивленно моргнула.

Атласы были легендой, по крайней мере, так она полагала. («Ха!» — сказал голосок в ее голове, — «ты и рубежных мотлей тоже полагала легендой, и Врата Вирги, и…») Еще девочкой она слыхала байки о нациях, строивших особенные городские колеса, где сила тяжести была много выше нормальной — до трех g, так говорили. Они растили на этих колесах детей, тренируя их как солдат. Когда этих солдат выпускали на врага в невесомости, они практически не знали преград, благодаря своей выносливости и титанической силе. Считалось, что Атласы были низкорослыми и приземистыми, толстошеими глыбами мышц.

Корбус снова махнул рукой.

— Я просто эстрадный артист, — сказал он. — Шут. А что до того, кем я был… какая сейчас разница. Гретели будут здесь через несколько дней, а может, и часов. Чего вы от меня ждете?

— Драться! — выкрикнул кто-то. Крик подхватили другие.

Корбус отчаянно замахал руками.

— Драться с кем? — воскликнул он. — Они послали против нас город. Дерутся флоты! Не города. Не люди. Люди в Неверленде такие же, как мы — такие же, как вы. Женщины, дети, старики, заработавшие разве что право спокойно умереть в постели. Для нас драться с ними — значит драться с самими собой. Мы проиграем даже если выиграем.

Скандирование все нарастало:

— Драться, драться драться драться!

Корбус повис в воздухе в униженной, умоляющей позе. Он сжался, словно слова обернулись тумаками.

— Уходи, уходи оттуда, — уловила Антея собственное бормотание. — Ну же. — Она обнаружила, что с сумасшедшей силой вцепилась в канат.

И вдруг Корбус буквально взорвался, раскидав в стороны руки и ноги. Он содрал с себя полосатую рубашку.

— Драаааааться! — зарычал он. Звук переполнил стадион, и скандирование мгновенно стихло. Толпа ахнула, а Антее словно дали оплеуху.

Что здесь только что произошло? Его недавнее сопротивление было спектаклем? Или он действительно волшебным образом переменил настроение на глазах у всего города, впитав его страсть и подчинившись его воле? Цинику внутри нее в это не верилось, но в воздухе внезапно пронеслась электрическая искра, жажда верить. Ей страстно захотелось к ней присоединиться.

— Если уж мы должны драться, тогда мы должны драться с истинным врагом! — проревел он. — Этот город привели за флотом Гретеля. Мы можем сразиться с этим флотом и уберечь невинный город, который тащат на заклание, как жертву, под наши сабли. Но поймите вот что: если вы хотите драки, должны драться лично вы. А не ваш сосед на канате рядом с вами. Вы сами! Вы должны посвятить этому самих себя, вы должны быть готовы умереть за свой город, если хотите, чтобы он был спасен! Способны вы это сделать?

— Даааааа!

— И это можно сделать, — крикнул Корбус. — Мы можем спасти Стоунклауд и Неверленд. Не для долбаных бюрократов в их далеких столицах, не для того, чтобы вернулись копы и вечно терзали нас. Но ради нас самих! Ради наших городов и нас самих! Вы со мной?

Они завопили ему «ДА». Сердце Антеи заколотилось; ей хотелось вопить вместе с ними. Но, оглядывая распахнутыми глазами толпу, она заметила Чейсона Фаннинга.

Среди двадцати тысяч кричащих людей он держался особняком. Чейсон восседал на канате у вершины чаши, совсем недалеко от Корбуса. И, кажется, был единственным из всей толпы, кто не аплодировал и не орал. Он сидел совершенно неподвижно, обратившись лицом к Корбусу, с серьезным и сосредоточенным выражением. Изучающим. Или, может быть, взвешивающим.

У Антеи вновь встопорщились волосы на затылке, на этот раз оттого, что она увидела новую грань личности адмирала; то есть, она знала, что что-то такое обязано в нем быть — но до сих пор в чисто абстрактном ключе. Она встретилась с ним как с беглецом, а сейчас смотрела на хладнокровно что-то просчитывающего полководца. Он оценивал ситуацию, решая, на что может оказаться способен Корбус.