Пираты, или Тайна Бермудского острова

Как только мужчина и юная девушка спрыгнули на мокрую палубу, из окруживших их так называемых джентльменов удачи вперед выдвинулся незнакомец, отличавшийся до крайности неприятной наружностью; он давно уже достиг тридцатипятилетнего возраста, обладал отталкивающей внешностью и, как оказалось, исполнял в этом разбойничьем братстве обязанность квартирмейстера, или, проще говоря, второго человека в команде, заведующего всей хозяйственной частью, что на современном языке приравнивается к завхозу; соответствуя своей должности, бандит был одет лучше остальных, но вместе с тем выделялся зверским выражением морщинистой физиономии, всклоченной бородой, уродливыми, страшными шрамами, а также блестящими гневом голубыми глазами, не передающими собой ничего доброго и чуть прикрытыми надвинутой на них кожаной треуголкой.

– Ага, добыча сама прибежала к нам в руки! – воскликнул он под жуткий вой ветра, выставляя вперед свою прямую остроконечную шпагу, явно что захваченную в бою у какого-нибудь богатого офицера, и скривив в зловещей усмешке свое противное и пропитое лицо. – Сейчас мы с ней позабавимся!

Сие, не слишком наполненное смыслом, изречение бандит заканчивал, одновременно вонзая клинок в тело представителя сильного пола и нанося ему второе колото-резанное ранение, избрав для девушки не менее прискорбную участь, – какую? – стало ясно из его последующей команды:

– А теперь давайте, джентльмены, натешимся с этой маленькой шлюшкой, пока она, «сучка», не сдохнет!

Тут же к ней потянулись грязные, обтекающие слюнями, довольные рожи, немытые руки, которые сначала опасливо ее поглаживали, а затем, переходя ко все более активным действиям, стали рвать на ней красивое одеяние, лишь в верхней части прикрывающее ее великолепно сложённое туловище; далее, когда задралась и без того короткая юбка, а грудь полностью оголилась, насильники, невероятно довольные доставшимся им сегодня «уловом», повалили орущую девушку, бьющуюся в страшной истерике, на мокрую, склизкую палубу, ну, а в дальнейшем, как и полагается, первым на нее навалился, конечно же, квартирмейстер, однозначно задавшийся конечной целью – в полной мере насладиться ее непревзойденно восхитительным телом.

– На помощь! Спасите! Хоть кто-нибудь! – до того момента, как грязная ладонь накрыла ее бесподобное личико, отчаянным криком успела воскликнуть Хуляева, в обычной жизни не считавшая секс с несколькими партнерами чем-то зазорным; однако, учитывая ужасный, отталкивающий вид доставшихся ей «клиентов» и готовящуюся над ней расправу, она непроизвольно пыталась искать подмоги самым простым и проверенным способом – путем пронзительного верещания и сумасшедшего, ни с чем не сравнимого, крика.

В следующую секунду на Лере были порваны непрочные кружевные трусики (сорванный бюстгальтер уже валялся неподалеку вместе со стянутой курткой и белоснежной сорочкой); сама же она, обливаясь слезами и извиваясь в истерике, готовилась сопротивляться до самого окончания – чего бы ей это не стоило! – тем более что дальнейшая судьба была ей предопределена словами безжалостного пирата, основным смыслом которых предполагалось, что ей, пока она остается живой, до самой смерти предстоит ублажать всю эту многочисленную разбойничью братию, в лице пока всего лишь пяти подонков смердящую на нее своим отвратительным запахом, сравнимым разве что с вонью самых грязных, никогда не мытых, диких животных. В то же самое время ее невольный напарник, дважды пронзенный в области живота, был все еще жив, но уже медленно, пошатываясь, опустился на палубу, где теперь истекал своей кровью и, периодически закатывая кверху глаза, выставлял на обозрение безжизненные белки, лишь отчасти созерцая представшее его постепенно затухающему взору ужасное зрелище; старшина умирал, и, безвольно прислонившись спиной к борту, он был уже не в силах чем-то помочь своей юной спутнице, а, испуская свой дух, лишь ненавязчиво, непродолжительно и беспомощно ёкал.