Пираты, или Тайна Бермудского острова

Вид этого человека был не только ужасен, но и в то же время великолепен: в шуме бушующего вокруг урагана он возвышался на своем капитанском мостике, где, несмотря на разгневанную природу, держался с непревзойденной уверенностью, с полагающейся его рангу напыщенностью и приобретенным за долгие годы достоинством; да, возраст этого седовласого мужчины приближался к шестидесяти годам – срок для пирата сравнительно необычный (мало кому из них удавалось приблизиться и к сорока). Но не только почтенные лета отличали этого типичного представителя пиратского братства, а еще и такие выразительные признаки, как-то: физически развитое телосложение, передающее собой небывалую силу; выражающие ярость глаза, своим полностью черным цветом заставляющие трепетать всякого, на кого обращался их взор; крючковатый, устрашающий нос; всклокоченная поседевшая борода; почти полностью беззубый рот, выделяющийся лишь верхними гнилыми клыками; модный костюм, пошитый из китайского ситца; широкополая шляпа, окаймленная перьями… и, наконец, роскошная, отливающая золотом перевязь, увенчанная в своем окончании однозарядным пистолетом и абордажной острозаточенной саблей.

– Я иду в бой – за меня останется квартирмейстер! – выкрикнул он как само собой разумевшийся факт и, ухватившись за один из концов спускающегося сверху бегучего такелажа, ловко переместился на основную, главную, палубу.

К этому моменту канониры, всегда державшие пушки в заряженном состоянии, уже осуществили «рекомендованный» залп, остальные же собратья отчаянного старого «волка», отдававшего здесь приказания, перекидывали на соседнее судно «морские кошки» – крюки, с привязанными канатами – и клали на борта деревянные лестницы, предназначая эти вспомогательные предметы для более эффективной переброски основной части команды на соседнее судно. Словно саранча, «посыпались» озверелые, отчаянные пираты, представлявшие собой в основном жуткое зрелище, где, сверкая «разношерстной» экипировкой, а где-то оставаясь попросту с голым торсом, они перескакивали на современный военный корабль и тут же нападали на всякого, кто только попадался им на пути; кого-то они убивали, а кого-то, кто успевал поднять руки, великодушно делали пленниками; говоря коротко, картина представлялась просто ужасной: отовсюду слышались стоны, остервенелые крики, пистолетные выстрелы, непродолжительные автоматные очереди, лязганье сабель, истошные стоны, мольбы о пощаде, победоносные крики восторга – словом, экипаж боевого сверхсекретного судна, обученный топить как любую надводную цель, так в том числе и подводную субмарину, застигнутый сейчас врасплох, в своем полном составе, одним матросом не доходящим до сорока человек, оказался полностью неспособным достойно сопротивляться разъяренным и страшным бандитам, всю свою жизнь проводящим в битвах, походах, кровопролитии, а главное, имеющим численный перевес, превышающий защитников больше чем вдвое; и в данном случае это совсем не пустые слова, потому как команда соперничающего брига в этот раз равнялась ста пятнадцати кровожадным убийцам, не ведающим страха и не знающим пощады по отношению к тем, кто все-таки отваживался вступить с ними в краткосрочную схватку, сто десять из которых успешно переместились на соседнюю палубу, где теперь безжалостно буйствовали и тиранили ничего не понимающую команду.

Действительно, матросы американского корабля, сконструированного под тип тримарана, и без того находившиеся под страхом попасть в ужаснейший переплет с разбушевавшейся непогодой, оказались теперь подвергнутыми еще одному жестокому испытанию – противоборству с вроде бы давно вымершими морскими разбойниками, явившимися перед ними неожиданно, словно из неоткуда, и притом в своем самом устрашающем и ужасном обличье – как тут было не впасть в сверхъестественный ступор? Поэтому и неудивительно, что большая часть современных матросов именно так и сделала, предоставив лишь небольшой горстке своих, более отважных, товарищей попытаться отстоять честь американского флота, свою свободу, и в том числе независимость, в неравной, практически рукопашной, схватке, где в ближнем бою огнестрельное оружие хотя и приносило какую-то пользу, но довольно неощутимую, только еще больше раззадоривая безжалостных «выродков», возникших будто бы с того света. Бой был короткий и не превысил по своему времени более двадцати минут, закончившись так же внезапно, как и чуть раньше изволил начаться, – сразу после пленения Вильямса, бесцеремонно свергнутого пиратами со своей значимой в этом месте должности и беспардонно вытащенного из командной рубки и на всеобщее обозрение, и на суд беспощадного пиратского капитана.