Пираты Ледового моря

Дети поднимались один за одним, все одинаково черные и измученные, все с блестящими воспаленными глазами на бледных, как у призраков, лицах. Они высыпали свои корзины в одном и том же месте. Гора угля росла и скоро была уже до плеч Голубке, которая стояла и за всем этим наблюдала. Она следила, чтобы корзины не были полупустыми, чтобы дети клали инструменты на место, а потом шли и занимали очередь у двери, где вереница измученных маленьких существ становилась все длиннее и длиннее.

Под конец из шахты доносился стук лишь одной-единственной кирки. Голубка пересчитала детей у двери. Их было девятнадцать. Она отвязала веревку у меня на шее и громким голосом приказала:

– Пошли!

Дети живо вскочили на ноги. Тех, кто задремал, растолкал пинками пират с ружьем. Все привычно выстроились в ряд, и Голубка пошла открывать ворота.

– Подождите! – крикнула я.

Все дети повернулись ко мне. Девятнадцать пар глаз уставились на меня с удивлением и испугом. Виданное ли дело: пленница командует надсмотрщицей! Но Голубка не рассердилась, она лишь вздернула брови и спросила:

– В чем дело?

Я указала на спуск в шахту.

– Т-там ведь еще кто-то остался, верно?

Голубка кивнула.

– Она поднимется, когда наполнит свою корзину. А потом займется сортировкой угля.

И показала на огромную кучу на полу.

– Так тут заведено: последний занимается сортировкой. Это распоряжение Белоголового. Я же говорила, маленьким и слабым в шахте приходится туго.

Она распахнула ворота и отошла в сторону, пропуская детей. Потом посмотрела на меня странным, почти нежным взглядом, и сказала:

– Да и, пожалуй, не только в шахте.

Младшая сестра

Снаружи похолодало. Небо было того же черного цвета, что и снег. Звезды красивой россыпью из тысяч маленьких огоньков мерцали, освещая наш молчаливый строй. Морозный пар дрожал над лохматыми детскими головами. Я шла последней, а за мной два пирата с заряженными винтовками.

Я покосилась на большой дом – тот, что выглядел таким основательным и крепким. В одном из освещенных окон промелькнул силуэт мужчины, миг – и он исчез.

– Слышь-ка, – сказал охранник у меня за спиной, – не верти головой по сторонам, а не то мы решим, что ты задумала сбежать.

Я не ответила, просто стала смотреть прямо вперед, стараясь не думать о заряженных винтовках и о том, каково это – получить пулю в спину, упасть в снег лицом и, лежа в теплой луже собственной крови, чувствовать, как вытекает из тебя жизнь.

Цепочка остановилась у дома без окон, напоминавшего портовый склад. Один из пиратов у меня за спиной громко крикнул:

– Эй, Баранья Башка!

Прошло немного времени, затем дверь открыл одноглазый пират. Из-под длинной серой челки смотрел один глаз, неподвижный и жуткий, наверное, ненастоящий. Может, стеклянный? Пират шагнул в сторону, пропуская цепочку.

Мы зашли в большую комнату. Посередине был очаг с дымоходом. Над огнем висел котел. У одной стены стояла огромная кровать с балдахином, а у трех других – маленькие кровати, одна страшнее другой. На некоторых были перины, на других лишь пара одеял или шкура. Под кроватями стояли ночные горшки, и возле каждой была цепь с железным кольцом на конце. Все было черное от угольной пыли.

Дети не мешкая расселись по кроватям. Насколько я поняла, у каждого было свое место. Пират с татуировкой на щеке сторожил у двери, а другой, в одежде из тюленьей шкуры, стал подыскивать кровать для меня. Из трех-четырех пустовавших он выбрал ту, что была в углу – между девочкой лет десяти и мальчиком с зелеными глазами, который первым поднялся из шахты.

Я заползла под вонючие тряпки и почувствовала, как оживились блохи, раздраженные тем, что им пришлось потесниться.

У того, кого называли Баранья Башка, на животе был повязан грязный передник. Пират натянул пару толстых кожаных рукавиц и снял котел с огня. Все дети уже держали миски наготове; я пошарила, как это делали остальные, под грязными одеялами и нашла свою плошку, взяла ее обеими руками и молча стала ждать своей очереди.

Вскоре мне досталась порция серой гороховой жижи. Никаких ложек не было и в помине. Пришлось запихивать в себя еду рукой. Меня передернуло, когда я заметила среди гороха маленького мертвого червяка. Я выловила его указательным пальцем и выбросила. Девочка по соседству проследила, как он упал на пол, и покосилась на меня. Наверное, решила, что я слишком привередливая. Ну, конечно, ведь с червяком сытнее, так даже Фредерик однажды сказал.

Дети быстро опустошили свои плошки и тогда получили немного воды. Но многие сидели и поглядывали голодными глазами на ту миску, которая все еще стояла на пустой кровати, через четыре койки от меня. Это была кровать Мики, и горох в миске предназначался ей. Это ее порция, чтобы подкрепиться, когда она наконец выполнит дневную норму. Но к тому времени гороховое варево уже, конечно, остынет.