Пираты Ледового моря

Было очень тихо. Два пирата с винтовками переговаривались у двери, но о чем, мне не было слышно. Иногда они смеялись. Баранья Башка присел у очага и уплетал гороховый суп. Он спросил тех двоих, не хотят ли они тоже попробовать. Но пират с татуировкой ответил, что не взял бы такую гадость в рот, даже если бы ему заплатили.

Я осторожно улыбнулась девочке-соседке. Она не ответила, только посмотрела на меня, как на какое-то странное существо – рыбу с двумя головами или что-то в этом роде. Но на самом деле странного во мне было лишь то, что я еще пока оставалась ребенком из другого мира и выглядела так, как и они сами когда-то в прежней жизни, пока угольная пыль не выкрасила их всех в черный цвет.

Я повернулась к мальчику, лежавшему с другой стороны от меня.

– Зачем надо сортировать уголь?

Сначала он ничего не ответил, но потом откашлялся, кивнул в сторону пустой кровати и спросил:

– Ты, что ли, сестра той малявки?

Я кивнула, радуясь возможности поговорить.

Мальчишка скорчил мину, словно показывая, какой он умный, что догадался.

– Вы похожи, – сказал он. – Она еще не скоро придет. Ей приходится каждый вечер сортировать уголь. Она сильно кашляет.

– Это неудивительно, – ответила я. – Она же намного меньше всех тут. Разве не честнее всем сортировать уголь по очереди?

Мальчик усмехнулся, словно я сказала что-то смешное, и другие дети, которые это услышали, тоже заулыбались.

– Тише там! – гаркнул Баранья Башка.

Девочка, сидевшая на койке рядом с кроватью Мики, решилась украсть у нее немного гороха, а потом забралась к себе на матрас. Пират неодобрительно зыркнул на нее. Но как она ни старалась скрыть это, я прочитала ликование в ее глазах. Как много здесь значила жалкая горстка гороха!

Ждать пришлось долго, в этом, по крайней мере, зеленоглазый мальчишка оказался прав. Мои соседи уже заснули, когда дверь наконец отворилась и вошла Мики в сопровождении Голубки.

Но я не испытала радости, увидев ее. Наоборот – от злости у меня комок подкатил к горлу, а подбородок задрожал от подступивших слез. Моя Мики! Самая маленькая, самая черная и оборванная из всех, хотя наверняка она попала сюда последней! Ни у одного из детей, которых украли и привезли в шахту, чтобы они ползали в темноте, добывая уголь, ни у кого не было такого отчаяния в глазах. Она была вне себя от страха, моя маленькая сестренка.

– Мики, – позвала я.

Она обвела взглядом полутемную комнату. Увидев меня, она несколько раз моргнула, видимо, не веря своим глазам, а потом расплылась в улыбке. Как же я обрадовалась! Она бросилась ко мне и обняла за шею.

– Это ты, Сири? – прошептала она мне на ухо.

– Да, – прошептала я в ответ. – Прости меня! Прости, что я послала тебя одну собирать эти дурацкие ягоды.

Мики разжала руки и присела на корточки.

– Сири, сапоги мне малы, – пожаловалась она. – Мне нужны новые.

Я покачала головой: она не изменилась – только вот ноги выросли чуть-чуть. Как она может говорить о таких пустяках!

– Я не смогу раздобыть тебе новые. Придется походить в этих.

– У некоторых детей вообще остались одни подошвы, – сказала Мики и потрогала сапоги – те самые, что я носила, когда мне было семь.

Но дольше поговорить мы не смогли. Голубка шикнула на Мики и велела ей идти на место. Сестра с жадностью съела горох, а потом Баранья Башка налил ей немного воды.

У Голубки на поясе висела связка ключей. Она принялась пристегивать детей на цепи, которые висели у каждой кровати, подходила и надевала железные кольца на их тоненькие лодыжки, но большинство даже не просыпалось.

– Ну что? – сказала, закончив, Голубка трем пиратам. – Брагдер уже, поди, вас заждался.

Они глуповато кивнули и собрались уходить. Тот, что с татуировкой, пробормотал, что, дескать, могла бы им и спасибо сказать, как-никак они целый день стерегли тут детей.

– Лучше попросите его завтра прислать кого-нибудь менее болтливого, – ответила ему Голубка.

Заперев за пиратами дверь, она направилась к своей кровати. Я смотрела, как она стягивала сапоги. Она была некрасивая, но не старая. Просто побитая ветрами, как коряга, которую море выбросило на берег – белесую, сухую и ломкую. Голубка пристроила у постели винтовку, потушила фонарь, стоявший на столике у кровати, и, пару раз вздохнув, улеглась. Была какая-то глубокая печаль в этих вздохах, мне показалось, что в них слышалось бездонное горе.

«Трус не расстается с ружьем даже в кровати», – вспомнила я. Ну кто бы мог подумать, что охранница, приставленная Белоголовым, спит, не расставаясь с винтовкой?

Я немного полежала, глядя в потолок. Пыталась принять то, что принять было невозможно. Я не могла свыкнуться с мыслью, что вот это теперь мой дом, здесь мне суждено отныне жить и умереть. Может быть, даже очень скоро. Или через несколько лет? Что лучше?

– Сири! – позвала Мики.

– Да?

– Думаешь, папа скучает по нам?

– Ш-ш! – прошипела Голубка со своего места в темноте. – Живо спать! А не то не справитесь завтра с работой!