Пираты московских морей

Несколько лет тому назад любовница Фризе Берта купила им путевки в круиз по Средиземному морю. Время она выбрала неудачное — ноябрь. Море нещадно штормило, теплоход «Армения», самый щуплый и захудалый в Черноморском пароходстве, угрожающе скрипел и норовил зачерпнуть побольше соленой средиземноморской воды. Пассажиры валялись в своих каютах и блевали. И поэтому в ресторане наслаждались великолепной едой лишь четыре-пять отважных, не подверженных морской болезни гурманов. Фризе приходил в ресторан одним из первых. Но не самым первым. Первым всегда был большой лысый дядька, балагур и анекдотчик, просивший у каждого из оставшихся в строю пассажиров совета, что ему купить на имевшиеся у него доллары. На сорок два доллара. Ровно столько позволила советская власть обменять каждому туристу. Свои сорок два доллара его супруга берегла, чтобы потратить их на острове Мальорка. По слухам, за эти деньги там можно было купить бусы из искусственного жемчуга.

Супруга дядьки-балагура была женщиной необыкновенной толщины. По профессии врач-диетолог. Агрессивное состояние морской стихии и вынужденная диета сильно помогли толстушке: когда после двадцати шести дней круиза потрепанная «Армения» вернулась в Одессу и пассажиры снова увидели врача-диетолога, они ахнули от удивления. С жемчужным ожерельем, в наскоро ушитом платье, она была очень привлекательна. И походила скорее на танцорку из ансамбля Игоря Моисеева, чем на врача-диетолога.

Но в воспоминаниях Фризе дама была проходным персонажем. Сыщика озадачило явное сходство идей, которые пытался развить перед ним «гость из ящика» с теми «откровениями», которые он впервые услышал от ее супруга.

Дядька-балагур первым появлялся в корабельном ресторане и, пользуясь отсутствием супруги, поглощал еду в огромных количествах. Два хороших едока в пустынном ресторане самой обстановкой были просто обречены на знакомство. Лысый крепыш, испросив у Владимира разрешения, пересел за его стол. Он оказался доктором биологических наук, заместителем директора научно-исследовательского института. Звали его Ростислав Игнатьевич.

— Главное достояние нашего учреждения, — с гордостью поведал новый знакомый, — мозг известного революционера. Нас и создавали только для того, чтобы изучать, изучать и изучать этот выдающийся артефакт. Да простит его бывший обладатель, мой цинизм.

От этого доктора наук, — его лысая голова постоянно напоминала сыщику голову «известного революционера», — Фризе и услышал кое-что новенькое о Законе Ломоносова — Лавуазье.

Своими откровениями Ростислав Игнатьевич поделился с Фризе во время ночного перехода из Алжира на Мальорку. Шторм в эту ночь превратился в настоящую бурю. Владимира не оставляло чувство, что это их последний переход и «Армения» вместе со всеми пассажирами вот-вот пойдет на дно. Наверное, похожие мысли занимали и мозг ученого-биолога. А такие моменты всегда способствуют доверительным разговорам.

— Человек обладает умом, — безапелляционно провозгласил Ростик, после того, как они долго сидели молча на полубаке, а лихие порывы ветра у них на глазах размолачивали в щепу стол для пинг-понга.

Была бы погода получше, Фризе непременно возразил Ростиславу Игнатьевичу. Дескать, а как быть с дураками? Тупягами-мертвягами и прочими безумцами. Но метеорологическая обстановка не располагала к дискуссиям.

— И у каждого есть душа.

Упоминание о душе из уст доктора биологических наук заинтересовало сыщика.

— Вот как?

Ученый не почувствовал скепсиса в реплике Фризе, а может быть, и саму реплику не услышал из-за гула разыгравшейся стихии.

— Я имею в виду эмоции человека, его духовный мир. Вы меня понимаете?

Владимир кивнул.

— И вот, человек, венец творения Господа, как говорят богословы, умирает. Его тело превращается в прах, в гумус, в золу. Дает импульс для нового цикла развития природы. Вы меня понимаете?

Похоже, что доктор наук не был вполне уверен, что юристы тоже обладают кой-каким интеллектом.

Фризе, чтобы не разочаровывать Ростислава Игнатьевича, снова отделался кивком.

— Мы давно используем на практике механизм действия Закона сохранения и превращения материи. Но сказав А следует сказать и Б! Еще в Древнем Риме говорили: «Ex nihilo nihil fit». Что означает…

— Не трудитесь! — остановил Фризе собеседника, впавшего в менторский тон. — Это означает: «Из ничего ничего не происходит». Мы на юрфаке латынь проходили.

— Проходили! — презрительно буркнул доктор наук.

Фризе специально употребил это словечко, чтобы собеседник спустился с профессорской кафедры на землю, вернее, на море, которое в любую минуту могло поглотить их утлую «Армению» и даже не заметить этого.