Пираты XXX века

Не демонстрируя же никаких специальных навыков, Пестрецову было бы непросто сдерживать этого мастодонта. Энтони, конечно, не был знаком даже с основами боя с подручными средствами — перфоратором он неловко размахивал, словно дрыном, хотя было бы куда эффективнее тыкать им на манер копья, запустив бур. Однако убить противника студент мог и без всякой специальной подготовки. Мало того, что он был огромный, как Лось, — а значительная масса тела в поединке двух противников, не пользующихся особыми приемами, зачастую имеет решающее значение. Кроме всего прочего, он еще и кинулся в драку очертя голову, ни секунды не задумываясь и не давая противнику времени на рефлексию, стремясь ошеломить его своим неожиданным бешеным напором, опередить хотя бы на полсекунды. Это тоже было очень американское свойство характера: едва осознав, что Сименс, с которым они только что дружелюбно болтали, стоит между ним и жизнью, Ланкастер сориентировался мгновенно и атаковал, как доисторическая панцирная рыба — слепо, внезапно, яростно, жестоко, без малейших размышлений, только бы сломить противника и не попасть под его смертоносное оружие.

Перед Родимом встала в полный рост и другая проблема. Моральная. В принципе, приложив определенные усилия, он вполне мог бы покалечить или прикончить пацана так, что никто вокруг даже не заподозрит, что тут поработал мастер экстра-класса. Однако у Горностаев всегда одним из основных постулатов работы был следующий: «Береги гражданского!» Конечно, в критической ситуации любой жизнью, в том числе и собственной, можно пренебречь, если на кону такие ставки и нет другого выхода. И все же то, что Песцу противостоял гражданский — пусть ненасытная утроба, пусть педик, пусть круглый дурак, — сильно осложняло задачу. Родим осознавал, что инстинктивно будет пытаться сохранить ему жизнь, и это могло закончиться плохо…

— Скукота этот ваш первый бой! — разочарованно заявил Боб Цимбо. — У мелкого нет шансов. Давай я тебе лучше покажу, как в соккер играют. Он раньше тоже назывался футболом, но у нас уже был свой, американский, когда мы с ним познакомились, и вот, чтобы не запутаться, мы стали звать этот чужой футбол «соккером», то есть «носочником». Что называется, нюхните носков, жалкие европеоиды!.. Но в Рашке он очень популярен, как ни странно. Правила у него дурные, конечно: руками мяч вообще нельзя трогать. Прикинь, да?! Американец в первую очередь инстинктивно стремится мяч сграбастать и прижать к груди, чтобы другие достойные сограждане не отобрали. На этом же вся частная инициатива основана. А европеоиды и русские выпендриваются, ногами его друг другу передают… Коллективисты хреновы. Но, в принципе, красиво выходит, что есть то есть. — Носком ботинка он выволок из кучи хлама какую-то относительно круглую железяку и принялся ловко перепасовывать ее ногами, так что зачарованный таким зрелищем Дензел даже отвлекся от созерцания схватки с совершенно очевидным финалом и уставился на нового приятеля. — Этак вот… щечкой, как они это называют… и шведкой… упс!

Металлический мяч внезапно срезался с его ноги и покатился к краю площадки. Боб попытался поддеть его на самом краю, но вышло только хуже — от неудачного резкого движения железяка получила дополнительное ускорение и со свистом ринулась вниз.

Энтони Ланкастер в очередной раз угрожающе надвигался на Рудольфа Сименса с перфоратором наперевес, когда с высоты второго уровня прямо ему на темя рухнул тяжеленный металлический мяч Боба. Удар вышел такой силы, что бедолага студент тут же рухнул без чувств — повалился на пол торжественно и впечатляюще, словно вековой дуб, вывороченный жестокой бурей.

— Несчитово! — возмутился еще один любитель русской рулетки, на которого накануне обратил внимание Боб Цимбо, — невысокий, с пышной двуцветной афропрической-одуванчиком. Звали его Джордж Кинг, хотя иногда дразнили Кинг Джордж; а основная кличка у него, разумеется, была Одуван. Кинг Джордж неосторожно поставил на Энтони Ланкастера пятерку и имел причины чувствовать себя обманутым. — Его вырубил не хиляк! Это был несчастный случай! Несчитово!..

Боб опасливо выглянул со своего помоста и, встретившись взглядом с возмущенным Одуваном, оскалил все свои тридцать два великолепных зуба в ослепительной улыбке, пискнув: «Извенити!». После чего убрал голову обратно, дал пять восхищенному Дензелу Шоладеми, и они оба заржали как бешеные — выкуренная порция мэри-джейн способствовала тому, что новые приятели теперь способны были найти смешное в самой трагической ситуации.

— Ладно, проехали, — с сожалением проговорил Малик, глядя на распростертое тело Ланкастера. — В следующий раз. Уберите отсюда эту дохлятину.

Недовольные черные бразы, ворча, развели белых по рабочим местам.

«Кто распорядился меня спасать?» — негромко процедил Родим по внутренней связи, приступив к работе и убедившись, что рядом никого нет.