Пирог с крапивой и золой. Настой из памяти и веры

Если отец просыпался, он осыпал меня бранью так, что я не могла удержать слез. Меня никто и никогда не смел так бранить! Даже пани Новак!

Потом папа иногда извинялся. Иногда – это если помнил, что я к нему подходила. Покупал мне наряды, книги, кукол. Кукол! Будто я в них еще играла.

Потом я решила быть хитрее. Я заставала отца днем, во время его бесед с Жюлем и остальными. Главное было не попасть во время какой‑нибудь из «практик», когда они сидели на полу, закрыв глаза и раскачиваясь, как фарфоровые болванчики.

Я скреблась в двери и просила дозволения обратиться к нему, стараясь выглядеть несчастной. Хотя я и была несчастной, мне не приходилось слишком притворяться. Только сделать усилие, чтобы отбросить маску послушного равнодушия, которая приличествует воспитанному ребенку. Я жаловалась папе, что мне одиноко, что мне не с кем поговорить. Надеялась, что так он поймет, что совершил ошибку. Но отец понял все по-своему.

Незадолго до того, как оставить попытки вернуть Вика домой, я получила от него первое письмо. Оказалось, ему удалось добраться до Варшавы. Там он нашел Бартека, с которым никогда не прекращал общаться. Родители Бартека приняли его с радостью. Дела у них пошли лучше, чем когда они жили по соседству, поэтому им было не в тягость помочь другу сына. Я не знала их раньше, но, похоже, они неплохие люди.

Потом Виктор поступил учиться на врача. От семьи друга он съехал, поселился в общежитии. Денег ему взять неоткуда, поэтому по ночам он работает везде, где могут заплатить и где можно чему‑то научиться. Виктор писал, что он и его сокурсники не гнушаются даже самой тяжелой работы. Бывает, они подрабатывают в моргах или психиатрических больницах. Мне сложно представить себе, как Виктор вскрывает трупы, моет утки или усмиряет буйного душевнобольного.

После его писем я подолгу не могу уснуть, воображаю себе разные ужасы. А что, если он не справится с очередным лунатиком и тот вопьется ему зубами в лицо? Мой Вик… никогда не был здоровяком. Это смешно и страшно.

Но потом я закрываю глаза и представляю, как он выкручивает руки Терезе и закрывает ее в клетке, где этой паучихе самое место. А она визжит и цепляется за решетку, трясет ее, но выбраться не может.

Но довольно, оставим сладкие фантазии на потом.

Иногда я беру деньги, если нахожу их по дому, и отправляю Виктору с письмом. Наша домоправительница Аника помогает мне с отправкой. Похоже, теперь я знаю, кто из нас двоих был ее любимчиком.