Пирог с крапивой и золой

Отдав последние инструкции, я спускаюсь на первый этаж и иду одеваться. Странно, что Мария не подошла ко мне сама. Или ей было лень искать? И почему она не захотела встретиться внутри пансиона? Там, снаружи, так холодно и неуютно. Неужели это так важно, что не могло подождать солнечного денька? А, черт с ним! Может, девчонки уже успели достаточно промерзнуть и не станут задерживаться.

— Панна! — слышу я возглас. Оборачиваюсь и снова вижу первогодку Сару.

— Чего тебе? — спрашиваю как можно дружелюбней.

Но она вдруг бледнеет и, пропищав «ничего», убегает обратно вверх по лестнице. Мне не остается ничего иного, кроме как пожать плечами и выйти наружу.

Темно-серые тучи комьями ползут по низкому небу. Кажется, будто они движутся медленно. На самом деле каждая из них несется, как гоночный автомобиль и даже быстрее, только нам, букашкам, этого не видно.

Лес качается, как пьяный. Ветви берез и ольх тянутся из стороны в сторону, словно руки плакальщиц. Отвратительная погодка для прогулок. Может, плюнуть и вернуться? Нет, надо сходить. Пять минут — и я уговорю девчонок вернуться в тепло.

Спрятав пальцы в карманы, я спешу вниз по лестнице и обхожу особняк с западного фасада. Миную небольшую каменную площадку под башенкой с громоотводом и оглядываюсь. Отсюда мы раньше наблюдали окно комнаты и гадали, зачем было прятать ее, если она была только складом учебных пособий. Нам хотелось верить, что в ней скрыто нечто большее, и сама мысль об этом приводила нас в благоговейный ужас.

Мы могли часами рассуждать о том, что означает символ на черной двери — две ладони, лист крапивы, перевернутый месяц, — а потом стали носить этот знак на груди, как бы привязав себя к нему. Дурацкая игра. Так почему же я до сих пор в ней?

Задираю голову, придерживая ворот пальто у озябших ушей. Что они такого нового углядели в заложенном кирпичами проеме? Привиделся свет через щели в кладке, будто в романе? Это вполне в духе Марии.

Прождав еще несколько минут, я совершенно закоченела.

— Н-ну, Мария! Зар-раза! Эй, вы здесь вообще? — выкрикнула я в гаснущий вечер.

Мне никто не ответил. Только через три секунды за углом раздался звук, подобного которому я ни разу не слышала. Будто что-то большое впечаталось в камни площадки. И снова тишина, разрываемая только стенаниями ветра. Холод, не имеющий общего с наружным, потек по моим венам, достиг костей. Приморозил язык к небу.

Там, за углом, что-то есть. Что-то лежит там, на камнях. Я не могу на это смотреть. Я не… Царица небесная, дети твои!

Сейчас я развернусь и обойду пансион с другой стороны. Мне не нужно смотреть на то, что разбилось о камни. Пожалуйста…

Но ноги уже несут меня к месту, откуда я увижу площадку. Пожалуйста, не надо!

Сначала я ничего не понимаю. На темной брусчатке лежит бесформенная груда, тряпичное нечто. Она не шевелится, не издает звуков. У этой груды много углов, будто кто-то засунул в коричневый мешок все линейки, какие нашел в классных комнатах пансиона. Все просто: кто-то выкинул мешок со старыми школьными вещами из окна. Кто-то из наставниц просто избавляется от мусора, готовясь к продаже здания. Все в порядке.

Мне почти удается выровнять дыхание, когда я замечаю что-то неправильное, отчего вся моя версия идет прахом.

Я вижу белую руку с белой манжетой школьной формы. Вижу ноги в серых шерстяных чулках. Их не две. Ступаю медленно и деревянно, как сомнамбула. Рот наполняется горячим металлом — прокусила язык. Я замираю в шаге от того, что разбилось о камни. Мое дыхание облаком застывает перед лицом.

Две головы. Пшеничные волосы и медовые. И только одно лицо, с которого строго смотрят синие глаза. Живые. Клара поднимает руку из черной лужи, в которой утонуло лицо Марии, и хватает меня за щиколотку. Мне так плохо, что я даже не могу пошевелиться. Клара открывает рот и пытается что-то сказать. На ее губах надувается темный пузырь и лопается без единого звука. Хватка слабеет.

Едва почувствовав это, я бросаюсь прочь со всех ног.

Дневник Касеньки

 1924

Я надеялась, что мне не придется возвращаться под кров «Блаженной Иоанны» после летних каникул. Общественная гимназия в родном воеводстве вполне соответствует моим планам на будущее. К тому же за лето мне стало гораздо лучше. Видишь, дневник, я написала уже целых три предложения подряд. Ну и кто здесь не в своем уме?

Все это замечательно. Я бы и правда совсем не вернулась, но есть две вещи, на которые я не могу закрыть глаза. Мой дедушка очень расстроится, если узнает правду о том, как я «дружу» с одноклассницами. О том, что Дана сделала с паном Бусинкой. Я попыталась объяснить, что хочу проводить больше времени дома, но дедушка считает, что здесь я не получу должного образования. Да и жалко денег, которые он успел заплатить за мою учебу. Я все это понимаю. Я потерплю.

А про своего крыса я сказала, что он убежал. Дедушка предлагал мне завести кролика. Бедный, он так ничего и не понял. Я не стала объяснять.