Пирог с крапивой и золой

Окна быстро наливаются кобальтовой синевой, и клочковатый мрак мечется под хлесткими порывами нарастающей бури. Я беспрепятственно пробираюсь мимо танцевального зала, по лестнице на третий этаж и мимо кабинета директрисы вглубь коридора классных комнат. Здесь еще горит свет, до отключения электричества есть еще час или полтора, и мне должно этого хватить.

Черная дверь на своем месте. Ее не закрывают доски — кто-то снял их, освободил дверь от оков. Может быть, для любопытных покупателей особняка, а может, она освободилась сама. Трясу головой, отгоняя непрошеные мысли. Я должна верить только фактам!

Дверь отзывается на легчайшее прикосновение пальцев и беззвучно проворачивается на петлях. Желтоватый свет электрических ламп касается красных обоев с золотистым узором из листьев, который так впечатлил нас три года назад. Все это игры теней и фантазии. Внутри тоже горит свет — значит, комната всегда была подключена к общей системе.

На самом деле комната совсем небольшая: вытянутая, будто вагон, и с одиноким заложенным оконцем. Здесь на удивление чисто и до безобразия обыденно. Только закрытые белым полотном ящики стоят у стены, но я уже догадываюсь, что в них. Стучу по одному из них сквозь ткань — так и есть, стекло.

Саркофаги восковых фигур, напугавших Касю.

Я почти разочарована, ведь надеялась увидеть мрачный склеп с чучелами животных, дьявольским узорами на стенах, пыльными фолиантами, полными запретных формул. Здесь же ничего такого. Стены, оклеенные теми же красно-золотистыми обоями, будто в гостиной, стеклянные витрины, поставленные одна на другую.

Выходит, все просто? Кася была нездорова и поделилась своей болезнью со всеми нами: с Даной, Юлией, Марией, Кларой. Со мной. Говорят, безумие заразно. Нет, мне нужны еще доказательства. Ведь я так и не увидела проход в башню.

Но простукивание стен не дает никаких результатов. Ни двери, ни коридора. Мое время заканчивается.

Придирчиво оглядываю комнату еще раз, и тут кое-что все же привлекает мое внимание. Я приседаю на корточки, убираю ткань, закрывающую витрины, в сторону и вижу светлые полосы на паркете. Чуть меньше метра их толкали по полу. Но зачем?

Я сдергиваю белое покрывало с витрин и на миг все же сжимаюсь от неприязни — под стеклом лежит тело женщины со вскрытым животом и выпирающими матовыми внутренностями. Мне отчетливо видны чуть запыленный лабиринт розовых кишок и симметричные мешочки легких. Над ней в собственном саркофаге покоится обрубок мужчины: ни рук, ни ног, ни кожи.

Мерзость! Кому могло понадобиться держать такие вещи в доме?

Я присматриваюсь к витринам и вижу в зеленоватой глубине то, что искала, — очертания еще одной двери. Кто-то пользуется ею, а после прикрывает витринами и тканью. Нужно только отодвинуть и попытаться проникнуть за нее. Мне это необходимо, иначе я и вправду свихнусь.

Упираюсь каблуками в пол и начинаю толкать витрины в сторону. Меня пугает мысль о том, что верхняя может свалиться и наделать шума, разбившись. Но стоит верхнему ящику накрениться, я поправляю его положение и продолжаю толкать нижний. Еще немного, еще совсем чуть-чуть! Последним рывком я придвигаю витрины к торцевой стене у окна.

Я слышу стук дождевых капель по жестяному карнизу. Он отвлекает, но я трясу головой. Сейчас не время тонуть, я должна быть здесь и сейчас.

Освободившегося пространства как раз хватает на то, чтобы открыть узенькую дверь, выкрашенную красной краской в тон обоям.

Что же это получается — если девочки вышли через эту дверь, кто-то вернул витрины на место? Ничего не понимаю, и недоброе предчувствие охватывает меня. Самое ужасное уже произошло, и все же сердце трепещет в самой глотке, руки дрожат, когда я тянусь к латунной ручке.

Дверь открывается без малейшего скрипа. Похоже, кто-то смазывал петли, чтобы не шуметь. Но кто? За дверью я вижу лестничный пролет. Очень узкий, только на одного человека. Одна лестница ведет вверх, в башенку с громоотводом, а другая спускается вниз. На площадке светло — черные черви проводов тянутся, ничем не прикрытые, под потолком. Отовсюду свисают лохмы паутины.

Не хотела бы я застрять здесь, когда погасят свет. Сколько у меня времени? Тридцать минут? Сорок?

На пыльных ступенях темнеют цепочки следов. Не могу разобрать, сколько их здесь. Решительно хватаюсь за перила и, не позволяя себе испугаться или опомниться, поднимаюсь по деревянным ступенькам. Они ведут меня по спирали — выше и выше. Наконец, я упираюсь головой в ветхий люк, и он легко отворяется. Миг — и я на площадке под островерхой крышей и шпилем. Дождь осыпает меня ледяными иглами.

Девочки были здесь. Отсюда упали, крепко обняв друг друга. Тяжело сглатываю. Неужели они действительно хотели умереть? Или они до того разошлись с реальностью, что верили, будто полетят? Что, черт возьми, они хотели, чтобы я увидела?!

Я слышу какой-то шум внизу и заставляю себя аккуратно посмотреть за перила башенки.