Пирожок для спецназовца

Вернувшись в квартиру, Ахим распахнул все окна и балконную дверь. Запахи волчьего семейства и медведя-шатуна вытягивало на улицу, нервное напряжение отпускало и сменялось внезапной грустью. Ахим вдруг немножко позавидовал Мохито, который сейчас провалится с головой в ворох забот, будет разрываться между супом, заданием по математике и кормежкой капризного Шольта. В странной волчье-медвежьей стае никто не чувствовал себя одиноким. Когда-то Ахиму казалось, что они с Витольдом сумели подружиться, и, если угаснет влечение, их связь станет еще крепче. А вышло совсем наоборот. Восемь лет приятельствовали ради секса, а теперь один обрел новую пылкую страсть, а второй остался у разбитого корыта. Чем так обманываться, лучше жить стаей. Наверное.

Утром Шольта принесли в кафетерий двое спецназовцев. Плед был выстиран, Шольт выкупан – или тщательно протерт влажным полотенцем. Шерсть не блестела, но и не сбивалась в неопрятные клочья. Волк явно набрался сил и повеселел.

«На яблочном пюре отожрался», – с ухмылкой подумал Ахим, глядя на очередное паломничество к ложу.

В обед Йонаш вывалил охапку новостей.

– Дядя Ахим, нам надо завести дневник по природоведению. Записывать температуру воздуха, каждый день фотографировать одно и то же дерево, чтобы фиксировать, как желтеет и опадает листва. И еще нужно раскрасить три страницы в тетради по ботанике.

– Ботанику-то я раскрашу. А вот дневник… боюсь, я забывать буду.

– Температуру можно в Интернете смотреть, а дерево по утрам фотографировать. Вы же по утрам кофе на балконе пьете.

– Откуда ты знаешь? – удивился Ахим.

– Дядя Георг с дядей Веславом по утрам кофе на крыше пьют и вами любуются, – без всякого стеснения ответил Йонаш. – В бинокль. Дядя Казимир тоже иногда на вас посмотреть ходит.

То-то Ахиму временами казалось, что на нем футболка и штаны вот-вот затлеют!

– Я виноград фотографировать буду.

– У винограда листья почти засохли, лучше липу, – возразил Йонаш. – А одну раскраску по ботанике надо было сдать сегодня. Давайте вы сейчас раскрасите, и я училке отнесу, она до шести, во вторую смену уроки ведет.

Ахим неосторожно согласился заняться раскраской и через десять минут оказался в собственной гостиной в обществе Йонаша и Шольта. Шольта занесли на диван двое сотрудников МЧС, а Йонаш с рюкзаком пришел сам, чтобы написать домашнее задание по литературе. Неприятность случилась, когда Ахим с Йонашем фотографировали липу. Стоило выйти на балкон, как волк приковылял в спальню, забрался на кровать и растянулся во всю длину лап. Ахим возмутился – «спать же потом невозможно будет!» – и попытался прогнать Шольта свернутой газетой. Метод полковника Димитроса не сработал – волчьи зубы прокомпостировали бумажную трубку, клочки разлетелись по всей спальне. Йонаш удивился:

– Почему вы папу газетой бьете? У него лапы чистые, он ничего не испачкает.

Ахим не смог найти силы, чтобы объяснить ребенку, почему омеге не нравится запах чужого альфы, сухо ответил:

– Не люблю, когда в мою кровать лезут без приглашения.

Шольт зарычал, растерзал газету и убрался в гостевую комнату. Ахим оставил балкон открытым. Кипя негодованием, сорвал с кровати покрывало и запихнул в стиральную машину. Уроки делали в напряженном молчании. Шольт довольно быстро заснул, и Йонаш, покосившись на него, проговорил шепотом:

– Дядя Ахим, мы вам уже надоели? Если хотите, я буду раскраски в кафетерии оставлять, а Мохито скажу, чтобы он папу в МЧС относил. Там у них на первом этаже музей открыли, папа может в холле возле двери музея лежать, на посетителей смотреть.

После вопроса «Уже надоели?» захотелось честно ответить: «Да». Смутило продолжение – он не запрещал Шольту дневать в кафетерии, зачем тащить больного волка в музей МЧС? Как будто им там экспонатов не хватает.

– Сидите в кафетерии, сколько хотите, – так же шепотом ответил Ахим. – Мне это не мешает.

Он попытался мысленно сформулировать продолжение: «Ты можешь делать уроки в этой комнате, но прошу избавить меня от визитов папы, который ухитряется линять на всю мягкую мебель и ковровые покрытия, а теперь еще и в кровать полез». Слова подбирались с трудом, не хватало убедительности. Ахим задумчиво погрыз карандаш и вздрогнул от короткого, переполненного болью воя. Шольту снился кошмар. Он дергал лапами, запрокидывал голову, демонстрируя беззащитное горло, больше не выл, но стонал – так жалобно, с ноткой безысходности, что у Ахима ёкнуло сердце.

– Врачи сказали – это пройдет, – Йонаш бросился к волку, обнял за шею. Разбудил, посмотрел в затуманенные глаза и начал быстро-быстро говорить: – Пап, все нормально, ты дома, я с тобой. Мохито скоро придет. Ты живой, ты был в больнице и уже вернулся.

– Ах-ах-ах… – Шольт дышал со стонами, осматривался, явно не узнавая обстановку.

– Вы у меня в гостях, Йонаш делает уроки, – внес ясность Ахим.

Он не знал, набирать ли номер Мохито. Если бы медведь был свободен, давно бы увел свою стаю из кафетерия. Отвлекать его от служебных дел?

– Ох… – Шольт помотал головой, встряхнулся.

– Ты в порядке? – Йонаш гладил волка по прижатым ушам, нежно касаясь шерсти.