Пирожок для спецназовца

Шольт подумал и кивнул – «в порядке». Ахим убрал руку от телефона. Скандалить, упоминая кровать, расхотелось. Волк был не в себе, и, возможно, бродил по незнакомой территории, повинуясь инстинкту – утверждал главенство, не задумываясь, что он в гостях. Камул с ним, можно и матрас новый купить, в конце-то концов.

– Ты будешь сегодня раскраску относить? Я чертополох закончил. И корни, и листья, и цветки, и корзинки. Могу и остальное раскрасить, но если ты тетрадь унесешь…

– А давайте скрепки разогнем, я листок отнесу, чтобы она отметку поставила, а вы пока другими страницами займетесь. Мне позвонить, чтобы папу домой унесли, или можно его пока тут оставить? Я быстро сбегаю, за двадцать минут обернусь.

Шольт поднял светлые брови и переводил взгляд с Йонаша на Ахима, ожидая решения своей судьбы.

– Ты же сюда придешь. Тогда и решим, куда папу переносить. Зачем его сто раз туда-сюда таскать? – сказал Ахим. – Может быть, вы потом еще часок в кафетерии посидите, если Мохито не освободится.

– Он на вызове, – ответил Йонаш. – Не знаю, когда вернется. Все говорят – странная осень. Обычно после Преломления Хлеба затишек, а в этом сентябре как прорвало. Минируют то тут, то там. Вчера «пикап» со взрывчаткой возле рынка обнаружили.

– Да смилуется Хлебодарный… – пробормотал Ахим, расстроенный тем, что жизнь заставляет ребенка повторять такие слова взрослых. – Иди осторожно, с чужими не разговаривай… а, что я тебя учу, тебе это наверняка сто раз повторяли. И от взрыва это не спасет.

– Я туда и назад, – пообещал Йонаш. – Потом куплю что-нибудь в кафетерии и мы с папой домой. Рагу мы с Мохито почти съели. Надо купить печенку или мясо. А картошку я сварю.

– Нет уж, картошку сварю я, – воспротивился Ахим. – Дома разогреешь. Иди. Я картошку поставлю, и раскрашивать буду.

– Папу надо покормить.

– Банки у тебя? – вздохнул Ахим.

– Да. В маленьком пакете с цветами. Там две банки и две ложки.

Дверь гулко захлопнулась. Слышно было, как Йонаш скатился по лестнице. Шольт смотрел на Ахима с интересом – ждал кормежку, способную обеспечить развлечение.

– Я в курсе, что тебе скучно, – проговорил Ахим. – Зато мне в последние дни зашибись, как весело. И винить некого, сам помощь предлагал. Давай договоримся. Я сейчас поставлю вариться картошку, а потом ты быстро съешь свое пюре и паштет. Без выкрутасов. Без грызни ложек и боя газетами.

Шольт задумался. Ахим ушел на кухню, быстро помыл картошку, поставил вариться в мундирах, срезав крышечки. Щедро насыпал соли, прибавил огонь, вернулся и приготовился к цирковому представлению. Шольт его разочаровал. Никаких капризов, вежливая благожелательность и даже предупредительность: длинная морда все время совалась в банку, язык гулял по ложке и пальцам Ахима, вызывая неудержимую щекотку. После кормления Ахим вытер Шольта салфеткой – пюре оставило на носу липкую полосу – погладил по жесткой шерсти и сказал:

– Можешь, когда захочешь.

Во взгляде волка прочиталось: «А то!». Ахим рассеянно почесал зверя за ухом, рассмотрел пластиковый корсет, укрывавший бока и живот, и всполошился:

– Он сломался? Там трещина! Куска не хватает! О!.. Ты его грызешь? Зачем? Ты голодный?

Шольт одарил его волной презрения.

– Снять хочешь? Врачи снимут, когда время придет.

Шольт фыркнул.

– Придурок, – покачал головой Ахим. – Ладно, лежи. Мне еще василек и подсолнух раскрасить надо. Если тебе потребуется выйти, сообщи как-нибудь. Порычи, что ли. Я Ёжи позову, мы тебя к винограду отнесем.

Глава 11. Сытый альфа – послушный альфа

Карандаш скользил по бумаге. Шольт сопел, вертелся на диване, пристраивая больную лапу. За окном смеркалось, и Ахим старательно отгонял тревогу за Йонаша – зимой будет темнеть еще раньше, нельзя же ограничивать мальчишку в передвижении только световым днем. Карандаш заезжал за границы василька. Ну и ладно. Пусть учительница думает, что Йонаш сам постарался.

Бряк-бряк-бряк.

Шольт начал чесаться, задевая задней лапой пластиковый корсет.

«Заскучал», – понял Ахим. Спросил: – Телевизор включить?

Бряканье прекратилось, Шольт принялся вылизывать хвост – с громким чмоканьем, демонстрируя победу звериных инстинктов над разумом.

«Скотина».

Далекий топот возвестил о возвращении Йонаша. Волк насторожил уши, заулыбался, позабыв о гигиенических процедурах.

– Поставили отметку?

– Ага. Я сейчас лист назад прикреплю. Сразу. Чтобы не потерялся.

От Йонаша пахло осенней прохладой. Он сбросил кроссовки в прихожей, и, не снимая куртку, подбежал к отцу – обнял за шею, погладил по носу. Шольт чихнул и облизал сыну лицо, щекоча и добиваясь смеха.

– А это что?

В двойную страницу с раскрашенным чертополохом был вложен лист, испещренный машинописными буквами. «Заявление».

– Не возражаю против участия моего сына (дочери) в автобусной поездке на выставку детского творчества под руководством классного руководителя. Информация для родителей и опекунов…

– Это не надо, – отмахнулся Йонаш. – Я заявление взял, потому что меня с мельницей туда направили, а завтра откажусь.

– Почему? Подожди, какая еще мельница?