Пирожок по акции

Теплый и погожий сентябрьский денек встретил московских гостей в селе Быньги. Стояла золотая, яркая, красивая осень. У Аллочки порозовели щечки, она жадно пила чистый воздух, так что ее мама даже усомнилась — а правильно ли она делает, привезя девочку куда-то в глубинку по рекомендации подруги?.. Может, правда, бросить карьеру и работу, перебраться в деревню, этого будет достаточно? Но после нескольких метров пути у малышки началась одышка, и Новикова-старшая только зубы стиснула. Бабка — значит, бабка. Терять нечего.

Как же она ошибалась!..

Вот и заветный дом — старинная изба с богатым палисадником и рыжим котом, греющимся на лавочке у ворот. Той самой «бабкой» оказалась и не старуха вовсе. Перед мамой Аллочки предстала женщина лет сорока пяти: высокая, широкобедрая, красивая. Кровь с молоком — говорят про таких, плоть от плоти земли, на которой они выросли, возделывая и приручая — поколение за поколением. Правда, руки «бабки» трудно было назвать такими уж крестьянскими. Широкая ладонь, лишенные изящества короткие пальцы, но, тем не менее, руки были белыми, ухоженными, с идеально подстриженными и отполированными ногтями. Хозяйка пригласила женщину с ребенком в дом, но практически сразу стало понятно, что произошла какая-то ошибка, и Новиковых тут никто не ждал.

— Она, что ли? — неласково кивнула «бабка» в сторону Аллочки, которая с горящими от любопытства глазами разглядывала убранство деревенского дома и ахала.

Особое внимание девочки привлекла русская печь, занимающая чуть ли не треть горницы.

— Алла, осторожно! — воскликнула мать, видя, что девочка хватается ручонками за все подряд. — А если там горячо?

«Бабка» усмехнулась невежеству городской жительницы.

— Не топлена печь, пусть трогает. Не обожжется. — Женщина метнула в Новикову-старшую темный, исподлобья, взгляд. — Ты чего хочешь-то от меня?

Мать Аллочки растерялась и залепетала, совершенно не обращая внимания на это пренебрежительно брошенное «ты»:

— Ваш адрес… мне дали… я хотела… я надеялась…

— Занята я. — Сурово отрезала «бабка». — Других я жду. С ними уговорено. Кто ж так без предупреждения, наобум, едет? В Москве хорошим манерам не учат?

Хозяйка избы и ошарашенная гостья стояли близко к дверям горницы, тихонько переговариваясь, когда вдруг раздался возглас маленькой Аллы:

— Мама! Смотри, какой кругляш красивый! Денежка!

Девочка стояла посреди горницы, приподнимая край яркого плетеного коврика. На обнажившемся дереве половицы тускло блестела большая монета — с виду старинная. Никто не успел и рта раскрыть, когда проворная детская ручка сцапала денежку в горсть. Стало тихо — так тихо, что Новиковой показалось — «бабка» даже не дышит, утратив дар речи.

— Простите… — пробормотала москвичка и тут же подбежала к девочке: — Алла! Положи на место!

— Не надо уже этого. Часто она у тебя находит чужое? — неожиданно сменила тон хозяйка, усмехаясь уголком рта и глядя, как малышка перекатывает с ладони на ладонь монету. — Не ей было назначено. Но видать, другие передумали. Уже час, как должны были приехать.

— Часто, часто! В песочнице вот часы золотые нашла, искали хозяев по всему дому — так и не отыскали. Монетки, колечки… Как сорока клювиком, подбирает все! Только под ноги глянет…

— Пойдем-ка в сени. Поговорим о твоей крохе — и о цене за то, как ей здоровой стать.

Аллочка с интересом разглядывала денежку, от которой по рукам растекалась странная истома — будто холод пополам с огнем. Это потом, годы спустя, она узнает, что такое аверс, реверс, гурт, легенда… Прим. авт.: аверс — лицевая сторона монеты, реверс — противоположная. Гурт — рант монеты, ребро; легенда — совокупность всех надписей, включая обе стороны и гурт. Она будет заниматься редкими монетами, выискивая их подноготную, став подлинным специалистом своего дела — но не по призванию души, а по другой причине. А пока она любуется и рассматривает портрет тетеньки в профиль — смешной тетеньки, носатой, с намеком на двойной подбородок, гладит пальчиком, переворачивает, пытается ковырять крохотную царапинку рядом с жутковатой двуглавой птицей. Ей все нравится в этой монете — и врежется в память навсегда, как и тот ужас, что доведется увидеть нынче же ночью.

Аллочка не простит матери то, что та оставит ночевать ее в чужом доме — с чужой и страшной женщиной, которую зовут странным именем Есения. Не простит то, что пришлось пить какую-то горькую травяную мерзость, после чего сознание поглотила черная удушливая тьма, заставляющая искать спасения под кроватью. Но спасения не будет. Будут жестоко надрезанные ножом подушечки пальцев — впрочем, от ран к утру не останется и следа. Алла не простит и то, что этими окровавленными пальчиками под страшным взглядом Есении ей придется отодвинуть шторку, прикрывающую узкое пространство под печью, поначалу казавшейся такой уютной, домашней и правильной — как любимая подушка.

В мультиках печки рисуют без таких вот шторок, а если и со шторками — те никогда не прикрывают прячущийся за ними ужас…