Все это произошло в сторожке путевого обходчика на одной из сибирских железнодорожных веток. Стоит сторожка на семнадцатом километре, между двумя отдаленными станциями, и живет в ней Васята — человек годам к шестидесяти и совсем не крупный могучий сибиряк. Обстановка в его доме нехитрая — стол да шкаф с тяжелыми резными дверками, да вешалка возле дверей, да ситцевая занавеска, отделяющая угол, в котором кровать. И телефон — для связи по линии. Ветреный осенний вечер. На столе, поблескивая боками, стоит пузатый самовар. У Васяты гость — Софрон, ровесник и старый приятель. Сидят они у стола и чаевничают. Неторопливо, как нетороплив их разговор.
Софрон. Ну так как же, Васята, насчет моей просьбы будет?
Васята. Пусто в кружке-то у тебя?
Софрон. Пусто.
Васята. Так давай, подплесну.
Софрон
Васята
Софрон. Каждому возрасту — свой напиток.
Васята. А заботы у нас с тобой, Софрон, одни и те же: как под кусточком-то, помнишь, ты меня спрашивал: «Жив ли, Васята?» Так и теперь: двадцать верст отмахал, приходишь да спрашиваешь: «Жив ли, Васята?»
Софрон
Васята. А теперь, значит, спрашиваешь с другой целью.
Софрон. Ну так как же… а?
Васята. Опять, что ль, подплеснуть?
Софрон. Подплесни, друг. И того и другого…
Васята. Насчет другого — и разговор другой.
Софрон
Васята. Знаешь ведь — Кешка вот-вот из армии придет. Пока оглядится парнишка…
Софрон. Он что, он молодой. Он быстро на свое место встанет.
Васята. А, однако, костюм ему гражданский нужен. Да полушубок. Да рубашки. Глядишь — и набежит расход.
Софрон. Я почему говорю: сбережения у тебя есть. Один живешь…
Васята
Софрон
Васята. Не к чему привыкать. Изменить я ничего не могу, могу только не привыкнуть.
Софрон. Зачем себе поперек жизни становиться?
Васята. А уж это, Софрон, ты мне по привычке говоришь.
Софрон. Теперь уж по привычке. А раньше-то, раньше нужно было тебя переупрямить!
Васята. Это зачем же?
Софрон. А?
Васята. То-то. Вот и ты не знаешь.
Софрон
Васята. Нетерпеливый ты, Софрон. Все тебе спокойствие подавай. Да простоту: женился — роди, овдовел — женись. Торопился все ты меня спрашивать: «Жив ли, Васята?» А это «жив» очень по-разному звучать может. И каждый по-разному «жив»…
Софрон. Конечно, воля твоя. Сам в глухомань забрался, только я один ног к тебе не жалею. Только силы-то теперь убывают. Иду — а сторожка твоя все дальше и дальше от меня. И ты не молодеешь. А жизни ты только, как поезду, — зеленым флажком махнешь, она и промчится.
Васята. Нет. В двадцать два ноль три. И звонок будет.
Софрон. Другое расписание теперь?
Васята. Тихо.
Софрон. Да нет. Васята, ну так как же с просьбой-то с моей будет?
Васята. Сказал же я, Софрон. Кешка вот-вот вернется, письмо написал, что или на этой неделе, или на той. Для этого случая специально деньги откладывал.