Писатель на дорогах Исхода. Откуда и куда? Беседы в пути

Почему герой повести не может осознать очевидное? Ну, хотя бы: национальное начало вовсе не перечеркивает, но открывает человеку «космос». Дело в том, что герой заблудился в «пустыне». Он всем чужой – и евреям, и русским… Одиночество обступает все плотнее. Оно не осознается, не формулируется. Тем не менее оно для Наума – единственная и очевидная реальность: «Я там, в маминых потемках. Сгусток слизи и крови. Клок мяса. Вокруг мокрая едкая тьма».

Разумеется, психологическое и интеллектуальное пространство «Свадьбы», как и «историю души» героя, его одиночество, можно объяснить по-разному. Главную коллизию повести можно увидеть в естественном обрамлении застывшего для героя времени: Наум – из дальних шестидесятых, там и остался. Он решает во многом все те же проблемы. Называет все те же имена: Достоевский, Бердяев, Солженицын… Ведет все те же, не оконченные на российских кухнях, споры.

Когда-то я написал послесловие к книжному изданию «Свадьбы» («Слово-word», Нью-Йорк, 1998). Я не сомневался: по прочтении повести читатели будут спорить с героем. Кого-то смутит трактовка тех или иных моментов еврейской истории, а также истории России. Кто-то не согласится с концепцией современной культуры, которая «восстает против частной лжи частного человека, но сама же в целом работает от генератора лжи вселенской всеохватности и силы». Религиозным читателям покажутся «марксистскими» размышления Наума о Боге, их покоробит воинствующий атеизм героя… Однако все эти возражения по сути наивны: перед нами – произведение художественное. Перед нами опять-таки – скрупулезная реконструкция человеческого сознания.

Но оставим героя. Вернемся к автору.

Не так давно прочитал в журнале «Слово-word» (#40) главу из его книги «Розанов, секс и евреи», которую – знаю – давно пишет Лев Ленчик. Многие страницы этой работы я читал так, как читают чужой дневник: узнавая, прежде всего, автора.

Всегда многозначительны те цитаты, над которыми задумывается исследователь. Вот Лев Ленчик выписывает у Розанова:

«Верьте, люди, в нежные идеи. Бросьте железо: оно – паутина. Истинное железо – слезы, вздохи и тоска». И еще: «Мир вечно тревожен, и тем живет».

«Как глубоко и как коротко! – воскликнет Лев Ленчик. – Как выдох. Как неожиданное открытие. В самом деле, сокрушаясь несовершенством мира, его пороками и злом, мы забываем (а большинство и не знает), что именно они и животворны, именно на них и зиждется существование души, ума и тела. Тревога, негатив, неустроенность, страдание, поиск путей их преодоления и приспособления к ним и составляют источник нашего духовного возмужания, нашей многомерности».

Я познакомился с Львом Ленчиком в эмиграции. Хотя иногда мне кажется, что давным-давно знаю его. Мы одинаково воспринимаем литературную эпоху, которая стремительно уходит в прошлое. Мы по-разному относимся к понятиям «вера» и «сотворение мира», что ничуть не мешает мне любить его стихи, ценить его прозу. Не мешает восхищаться достоинством, с каким он идет по вечному бездорожью жизни. Всегда одинокой – в литературе эмиграции – тропой.

1998, 2004

«Маленькая Россия, в которой живу» (Ирина Чайковская)