Писатели и советские вожди

(Париж, 26 декабря 1935 г.)

Дорогие товарищи!

Приезд в Париж четырех поэтов является большой помощью для нас в нашей работе, и мы за него благодарим. Это прекрасный случай познакомиться с советской поэзией и также поставить общие «поэтические» проблемы.

Я организовал у себя интимную встречу, на которой присутствовало около 20 лиц. Среди них были Андре Жид, Жан Ришар Блок, Марианна Освальд и др. Я смог, благодаря особым связям, утроить выступление Сельвинскому по радио (Эйфелевой башни), где были организованы с моими переводами полчаса советской поэзии. Вместе с ними мы посетили Пикассо, где визит наших друзей, можно считать, явился превосходной политической работой. Журнал «Вандреди» опубликовал хорошее интервью Эжена Даби. Я не говорю о наших журналах. Я сейчас договариваюсь с Вожелем, который просит у меня переводы поэм. Главным днем будет 4 января, когда состоится большой вечер в «Национальной консерватории».

Я организую его вместе с Домом культуры. В нем примут участие 15 французских поэтов, среди них Леон Поль Фарг, Люк Дюртен, Шарль Вильдрак, Тристан Тцара, три рабочих поэта и т. д. Иными словами, будут представлены почти все течения современной французской поэзии (от символистов до рабочих поэтов) независимо от политических убеждений.

Все это превосходно. Превосходно также и то что Сельвинский и Кирсанов произвели наилучшее впечатление и совершенно завоевали французских писателей. Анри де Монтерлана особенно. Он имел у меня частное свидание с ними.

Но я считаю своим долгом указать на целый ряд фактов, касающихся того из них, который должен был подавать пример другим. Я говорю о тов. Безыменском.

Вы найдете в номере «Литературной газеты» от 9 декабря телефонное сообщение, переданное им, без предварительного согласования его текста с тремя своими товарищами и, несмотря на это, имеющее их подписи.

Этот текст содержит в себе:

1) Целый параграф (третий, под левым столбцом) относительно Маяковского и фразу Сталина на этот счет. Этот параграф просто-напросто списан с сообщения, составленного мною для «Правды» и переданного Безыменскому вечером 7-го декабря. Восьмого утром Безыменский попросил у меня разрешения подписать его вместе со своими товарищами рядом со мной, под странным предлогом, что они не способны написать лучшего комментария к словам Сталина. Я формально отказал в согласии. Тогда Безыменский счел себя вправе просто снять мою подпись с текста, написанного мною и подписать его именем 4-х советских поэтов.Само собой разумеется, что я не делаю никакой драмы из этой маленькой истории. Я бы даже и вовсе не упомянул о ней, несмотря на ее странность, если бы сообщение Безыменского не содержало в себе, с другой стороны,

2) совершенно недопустимой лжи. Во втором столбце Безыменский заставляет своих товарищей заявить, что накануне 17-го декабря к нему пришла группа молодых рабочих поэтов. Это чистая выдумка, так же как и подробности этого визита ^{2}. Ничего подобного не было. Вы к тому же знаете, что в настоящий момент таких групп во Франции не имеется. Это измышление вызвано, вероятно, у него наличием рапповской идеологии, в силу которой во что бы то ни стало, даже если их и нет, надо показать, что группы здесь построены по образцу Литкружков. Этот факт сверх того связан со словами Безыменского — Вайян-Кутюрье, что нужно «демьянизировать» [1031]французскую поэзию, и также с той «лже-картиной» советской поэзии, которую он развернул передо мной и одним из наших немногочисленных поэтов Фернан Жаном, с которым я его связал позавчера 24 декабря, и которому он назвал за час времени всего двух советских поэтов: Демьяна Бедного и себя самого — Безыменского.

Ложь о мнимом свидании 7 декабря была поддержана Безыменским перед моей женой и его товарищами. Моей жене он сообщил, что интервью имело место вне нашего дома. Своим товарищам он утверждал, что он увидел рабочих поэтов в «Юманите» [1032]. Между тем, сообщение датировано 7, а Безыменский был первый раз в «Юманите» 21-го.

Я говорил с ним об этом. Безыменский признал, что вся эта история была выдумана им, но заявил, что это не он, а «Литературная газета» виновна в выдумке. Предоставляю судить вам самим.

В том же разговоре Безыменский признал, что в нем еще осталось много серьезных пережитков РАППа, как в области методов, так и идеологии, и что он не всегда вел себя как должно по отношению к своим товарищам по бригаде. Это явствует из всего его обращения с товарищами в пути и особенно в моем присутствии. Безыменский, например, в присутствии писателей, прерывает своих товарищей, объясняет им, что они должныговорить. Он поддерживает среди них дух соперничества, старается уронить в моих глазах Сельвинского, прибегая к авторитету Маяковского, делает невозможной жизнь для Кирсанова, приставая к нему с непрерывными замечаниями, совершенно смешными в тех случаях, когда они не являются прямой пародией и т. д.

Во всем Безыменский признал вполне возможным сознаться, в разговоре со мной. Он даже обещал мне постараться всеми силами исправиться, и благоразумно выслушал длинный урок, который я ему прочел. Ясно, однако, что таким образом он рассчитывал, очень смущенный моими словами, просто обеспечить молчание перед вами. Из своего путешествия, также как и из постановления от 23 апреля [1033], он не вынесет никакого опыта. Уже после нашего разговора он продолжал с нашим товарищем Фернан Жаном свою пропаганду «демьянизирования» поэзии и свою саморекламу.

Я счел нужным поставить вас об этом в известность, чтобы вы могли правильно оценить сообщения, которые может вам дать Безыменский о своем путешествии и особенно то, что он, может быть, скажет о своих товарищах. Здесь мы очень довольны Кирсановым, Сельвинским и Луговским. Я говорю вам это не только с литературной точки зрения, но и с точки зрения партийной работы.

Мы просим вас и впредь посылать нам таких же хороших товарищей, которые производили бы впечатление, являющееся лучшей пропагандой для Советского Союза, одновременно на людей, таких как Жид и Пикассо и на рабочих с рынка. Но постарайтесь не присоединять к ним слишком уж примитивных в своем поведении людей, мало способных олицетворять собой ВКП(б), репутация и престиж которой нам дороже всего.

С горячим приветом

Арагон

[1034].