Писатели и стукачи. История литературных доносов

«Дорогой Мартин Вальзер, с Вашим новым романом обращаются как с важной государственной тайной. Содержание его было известно лишь узкому кругу посвященных. Но теперь познакомился с ним и я. И не благодаря пронырливым агентам, которые извлекли бы его из сейфов издательства "Зуркамп". Всё гораздо проще: Вы сами передали нам гранки нового романа, желая, чтобы Ваш новый роман "Смерть критика" прежде, чем выйти отдельной книгой, печатался в нашей газете. Вы говорите, что увидеть роман напечатанным у нас важно для Вас. Вынужден сообщить Вам, что Ваш роман не появится в нашей газете… Ваш роман – это экзекуция. Сведение счетов – не будем играть в прятки! – с Марселем Райхом-Раницким. Речь в нём идет об убийстве самого влиятельного критика».

Всё дело в том, что главным героем этого романа стал литературный критик еврейского происхождения. Ширрмахер узнал в этом персонаже Марселя Райх-Раницкий, известного своими безжалостными оценками творчества многих авторов. Особенность ситуации в том, что престарелый критик во времена фашистской оккупации оказался в варшавском гетто и чудом избежал смерти. Учитывая это обстоятельство, Ширрмахер делает следующий вывод:

«Вашу же книгу я считаю документом ненависти. И я не знаю, что мне более чуждо – пробивная сила, с которой Вы ведёте тему, или попытка закамуфлировать так называемое нарушение табу под комедию… Ваша книга – не что иное, как совершаемое в воображении убийство. Это подозрение неоспоримо именно потому, что убийства в романе так и не происходит».

Итак, писателя готовы осудить, по сути, за его «воображение». Убийства ни в жизни, ни в романе нет, но есть уже приговорённый к наказанию за это «преступление»! Редактор поясняет, в чём причина его гнева:

«Речь идет при этом не об убийстве Критика как критика, как то происходит, например, у Тома Стоппарда. Речь идет об убийстве еврея… Всё это свидетельствует не о чем ином, как об антисемитизме, поскольку убийство еврея, если убитый в самом деле еврей, в моральном отношении – преступление худшее, чем убийство нееврея».

С одной стороны, Ширрмахер прав – в романе есть косвенные указания на то, главный персонаж является евреем. Тут и картавость, и искажение слов, характерное для людей, привыкших говорить на идиш. Булгаков в аналогичном случае поступил гораздо тоньше – в его знаменитом Швондере из «Собачьего сердца» нет и намёка на происхождение, ну разве что фамилия. Надо признать, что при создании портрета своего героя Мартин Вальдер немного перебрал, увлекшись ёрничеством и не подумав о последствиях. Если же учесть, что Райх-Раницкий являлся любимым автором этой газеты, такую реакцию можно было бы предвидеть.

С другой стороны, избирательное отношение Ширрмахера к убийству даже не стоит обсуждать. В своём критическом запале редактор, обиженный за своего коллегу, перешёл грань допустимого. Убийство невинного человека всегда ужасно, и к этому преступлению не применимы такие оценки, как «худшее» или же «лучшее». Тем более что никакого убийства в этом романе нет, а возникшая в воображении редактора жертва преступления так и не удосужилась сообщить о своей национальности.

И вот Ширрмахер оглашает приговор Мартину Вальзеру, заодно снимая всякие подозрения с «пострадавшего» коллеги:

«Я вынужден опубликовать этот отказ. Вы хотели упредить меня, высказав предположение, что отказ от приёма рукописи к публикации покажет-де, сколь велико тайное влияние Марселя Райх-Раницкого. Но настоящий главный герой Вашего романа ничего не знает о происходящем. Никакого заговора не существует».

Однако журналисты, откликнувшиеся на скандал, выяснили, что инициатором травли Вальзера стал никто иной, как сам Марсель Райх-Раницкий. Он даже потребовал от издательства «Зуркамп» расторгнуть договор с писателем об издании этой книги.

В ответ на многочисленные обвинения Мартин Вальзер заявил, что в романе нет и намёка на антисемитизм, а критический разбор до опубликования хотя бы фрагментов этого произведения недопустим. Его поддержали многие писатели и критики, в частности, Гюнтер Грасс назвал сложившуюся ситуацию позорным сведением личных счетов со стороны известнейшего критика.

Всё успокоилось довольно скоро. Роман был издан даже скорее, чем предполагалось, а коммерческая выгода от его продаж позволила сделать вывод, что сопутствующий выходу книги небольшой скандал довольно часто оказывается очень кстати.

Но тут возникает вот какое подозрение. По сути, Ширрхамер написал донос, воспользовавшись тем, что публике содержание романа оставалось неизвестным. Причём цель этого доноса очевидна: воспрепятствовать опубликованию «зловредной» книги. Вот написал бы редактор свою статью после того, как книга оказалась у читателей, тогда бы не было никаких претензий – критика как критика, в демократической стране каждый имеет право высказать собственное мнение. Однако далеко не все в восторге от декларируемой конституцией свободы слова. И выясняется – над этим можно посмеяться, а вот над тем – категорически нельзя!