Ничего более интересного в упомянутой статье я не нашёл, вот разве что такой пассаж, не имеющий никакого отношения к откровениям Быкова в качестве журналиста и прозаика, но посвящённый исключительно его стихам:
«Быков, прямо говорящий о своих антипатиях, фобиях и идиосинкразиях, предпочитает последовательно умалчивать о своих прямых симпатиях».
Тут нет ничего удивительного – истинные свои симпатии Быков пытается скрыть за многословием. Возможно, он и сам не отдаёт отчёта в том, что любит – ну разве что, «Артек», свою семью, в какой-то степени Америку… Об остальном мы можем лишь догадываться.
Однако оставим в стороне симпатии и возвратимся вновь к поэзии. Более тщательный анализ стихотворных текстов Быкова находим в статье Алексея Саломатина в журнале «Арион»:
«Язык их, и применяемые в них приемы в большинстве своем настолько истерлись от частого использования (до и после Быкова) авторами самой разной степени одаренности, что полностью утратили не только остатки свежести (пусть и не первой), но и родимые пятна исходной поэтики».
Не берусь судить, в какой степени используемые Быковым приёмы истёрлись, поскольку плохо знаком с нынешней поэзией, однако и у меня возникает впечатление «неухоженности» его стихов. Судя по всему, Быков настолько убеждён в своём таланте, что не видит смысла в тщательной работе над каждой строчкой, с каждым словом. Казалось бы, в этом случае и должна наиболее ярко проявиться его индивидуальность, но получается иначе:
«Перед нами – классический “текст без примет”, похожий одновременно на всё сразу. Таковы и остальные тексты Быкова – воспроизводящие некую бытующую в обыденном сознании максимально стереотипную модель стихотворения вообще. Так что по формальным признакам продукция… в целом ладно скроенная и крепко сбитая, попадает, тем не менее, под определение даже не эпигонства, а старой доброй графомании. С содержанием дела обстоят не лучше, несмотря на заверения апологетов автора в том, что “он – поэт мысли, поэт высказывания, сентенции”. Лишь снисходительно-ироничный тон быковских стихотворений, благодаря которому лирический герой предстаёт перед читателем в облике сократствующего мудреца, до поры маскирует то, что все мысли, высказывания и сентенции до неприличия банальны».
Назвать популярного поэта графоманом – это, скажу я вам, поступок! Конечно, такое обвинение не сравнится с теми, которые предъявляли критики восемьдесят лет назад, причём без всяких опасений, что могут получить срок за клевету. Теперь же всё наоборот: какую бы ерунду ни написал поэт, достанется не ему, а критику. Я до сих пор удивляюсь, почему Саломатина не привлекли к суду за доносительство.
Однако продолжим – наступает решающий момент для понимания сущности поэтического дара Быкова:
«И тут мы подходим к ключевой особенности не только поэтики, но и всей авторской стратегии Быкова – перманентному заигрыванию с публикой на всех уровнях, превратившемуся, пожалуй, в первоочередную творческую задачу. Осознав в определенный момент, что общественность не спешит награждать его титулом первого стихотворца, все свои силы он бросил на последовательное конструирование мифа о себе как о поэте. С этой минуты каждое слово и каждый поступок Быкова оказываются подчинены одной цели – формированию и поддерживанию собственной литературной репутации. Да и сами стихи из лирического высказывания превращаются в средство манипуляции. И их формальная вторичность и ориентация на некий максимально усредненный образец из недостатка превращаются в достоинство – массовая публика в большинстве своём консервативна и предана проверенному временем».
«Перманентное заигрывание» – вот ведь как поэта обложил! У нас в столице азартные игры запрещены, а тут такая неприятность выясняется. А ты попробуй докажи! Нет, будь я на месте Быкова, не оставил бы это без последствий. Если не хватит сил написать язвительный ответ доносчику и клеветнику, можно сочинить обращение в прокуратуру. Так мол и так, довожу до вашего сведения, что… Далее следует процитировать статью из Конституции или на худой конец позаимствовать кое-что из размышлений Осипа Бескина про кулацкую литературу, при этом на место кулака поставить патриотически настроенного критика.
Но хватит рассуждать о грустном. Почти одновременно с исследованием Алексея Саломатина в журнале «Октябрь» была напечатана статья Ирины Сурат под впечатляющим названием «Летающий слон». Вначале, под влиянием слона, я заподозрил, что это впечатления от кенийского сафари, однако оказалось всё иначе:
«От одного знатока поэзии я услышала недавно: Быков вообще не поэт. Но кто ж тогда поэт, прости Господи, и что тогда поэзия? Поэзию надо, прежде всего, слышать, а потом уж можно переживать её и думать о ней. Как можно не расслышать эти невероятные быковские интонации и ритмы, которые ни с чьими другими не спутаешь!»