Писатели и стукачи. История литературных доносов

Куда более интересны обвинения Золотоносова, связанные с делом Бродского. Известно, что в 1964 году суд обязал Ленинградское отделение Союза писателей обсудить поведение свидетелей Адмони, Грудининой и Эткинда, выступивших на судебном процессе в защиту опального поэта. Золотоносов приводит в своей книге две цитаты из выступлений Гранина на собрании писательской организации, вот первая из них:

«Политическое лицо Бродского было нам известно. Я знаю, что он представлял собою два года тому назад. Сейчас тоже не убеждён в том, что он стал думать по-другому. Я бы лично сказал, что его с более чистой совестью надо было судить по политической статье, чем за тунеядство. Но это дело не моей компетенции».

А вот отрывок из второй цитаты:

«Стихи Бродского способные, одарённые; есть, конечно, и плохие, негодные стихи, но рядом стоят хорошие, он популярен среди молодёжи; из-за этого всего и сыр-бор-то разгорелся, если бы это был бездарный человек, политическое ничтожество, не ввязывалось бы в это дело столько людей».

Сравнив эти два высказывания, Золотоносов ставит Гранину в вину, что тот лицемерно «поддержал две взаимоисключающие точки зрения». Да нет же никакого противоречия между первым выступлением и вторым! Гранин говорит о том, что с таких талантливых людей, как Бродский, и спрос большой, то есть на антисоветчину «политического ничтожества» партийные и литературные начальники не обратили бы столь пристального внимания. Возможно, всё могло бы обойтись разговором в райотделе милиции, только и всего. В пользу этого предположения свидетельствует и письмо, отправленное в ЦК несколькими членами литературной секции при обкоме ВЛКСМ, в котором есть такая фраза: «Чем художественнее талант идейного противника, тем он опаснее».

Но критику обвинений против Даниила Гранина показалось мало. Попутно обвинив литературоведа Ефима Эткинда, автора книги «Записки незаговорщика», в ложном описании событий полувековой давности, Золотоносов сделал вывод, что в ленинградской писательской организации был «заговор с целью охраны репутации Гранина». Заговор с целью охраны – это потрясает! Впрочем, критик уточняет, что был «заговор молчания». На мой взгляд, всё гораздо проще: писатели понимали, что спорить с властью совершенно бесполезно, и не лезли на рожон, как та отчаянная троица. Конечно, никому и в голову не пришло бы назвать таких писателей героями, однако гораздо отвратительнее их молчания – ничем не аргументированный донос на Даниила Гранина.

Глава 9. Бедный Демьян и неукротимая Мариэтта

Вагон в нашей обыденной жизни с давних пор играет очень важную роль. Тут и метро, тут и трамвай, и пригородные электрички, курьерские и скоростные поезда, а также вагоны монорельсовых дорог и подвесные вагончики фуникулёров. В эпоху, когда авиастроение только зарождалось, железнодорожный вагон был основным средством передвижения на большие расстояния. Ну вот и Троцкому для перемещения по фронтам гражданской войны потребовался вагон, причём именно тот, какой использовал последний из российских самодержцев. Странно, однако ни Дзержинский, ни Ленин на царский вагон не претендовали. Что до писателей, подобная блажь, то есть потребность в персональном средстве передвижения по просторам матушки России им была не свойственна. Разве что Горькому выделили такой вагон, когда в 1928 году он возвращался домой – его провезли от польской границы до Москвы под бурные овации встречающих на вокзалах Минска и Смоленска.

Но вот обнаружился документ, опровергающий сложившееся у меня мнение по поводу принадлежности вагонов. В декабре 1925 года Демьян Бедный пишет Сталину:

«Дорогой Иосиф Виссарионович! В конце минувшего ноября месяца мне из ЦКК было сообщено, что состоится специальное заседание президиума ЦКК для обсуждения вопроса о протекционных вагонах, а в частности, и о моем вагоне и что мое присутствие на означенном заседании необходимо. Я сообщил, что предпочту, чтобы вопрос о моем вагоне решался без меня. Мне казалось, что вопрос об оставлении в моем распоряжении вагона не может возбудить никаких сомнений, так как целесообразность такой привилегии доказана семилетней практикой».

Как следует из письма, на заседании ЦКК вагон Демьяну Бедному было решено оставить, но «исключительно для деловых поездок по разовым мандатам». Поэт был крайне возмущен ограничением своих прав, о чём и написал дорогому Сталину. Судя по всему, жалоба осталась без ответа.

Подумаешь – всего-то один единственный вагон для Демьяна Бедного. Но дальше – больше! Покопавшись в документах тех времён, нашёл записку Ленина всё по той же теме. Оказывается, ещё в 1921 году Ильич был шокирован сообщением о количестве персональных апартаментов, странствующих вместе со своими владельцами по стране. Вот что он писал своему помощнику Смольянинову:

«Напомнить мне надо насчет "протекционных", личных, вагонов. Говорят, их на сети железных дорог 900!! Верх безобразия! Говорят, дело стоит в СНК. Наведите все справки и скажите мне итог».