Писатели и стукачи. История литературных доносов

Какое количество «протекционных» вагонов сохранилось к концу 20-х годов, историкам осталось неизвестно. Единственное, что можно утверждать – Демьян Бедный старался отблагодарить за оказанную ему милость стихами, фельетонами, поддерживал Сталина во внутрипартийной борьбе. Однако вскоре выяснилось, что преданный партиец доверия не оправдал. ЦК в своём постановлении отметил, что в фельетонах Бедного огульно охаивается всё русское, а пьесу «Как 14-я дивизия в рай шла» Сталин совсем забраковал:

«Пьеса вышла неважная, посредственная, грубоватая, отдает кабацким духом, изобилует трактирными остротами. Если она и имеет воспитательное значение, то, скорее всего, отрицательное».

Немудрено, что после такого отзыва у Бедного отобрали не только вагон, но и кремлёвскую квартиру. А в 1938 году он был исключён из партии с формулировкой «моральное разложение» и, разумеется, лишился официального статуса советского писателя. Есть мнение, что всему виной оказался злополучный дневник – некто Михаил Презент, сотрудник аппарата ЦИК, а позже работник Госиздата, был вхож в кремлёвскую квартиру Бедного и среди прочих записал в дневник кое-какие изречения хозяина дома, в которых тот нелестно, с крестьянской прямотой отзывался о Сталине и о его соратниках. И возникает вопрос: как придворный писатель и поэт, дважды орденоносец мог так неосторожно говорить о благодетеле? Можно было бы предположить, что сболтнул будучи в подпитии. Однако более реальная причина – звёздная болезнь и вседозволенность.

Хотя в те времена за подобные слова многие тысячи невинных пострадали – от маршала до простого обывателя – Демьяна Бедного не тронули. Видимо, Сталин посчитал, что Бедный всё же «свой», хотя и со странными заскоками.

Другим представителем идейных охранителей, не всегда согласующих свои действия с законами диалектической логики, была Мариэтта Шагинян, известная писательница, литературное наследие которой составило более семидесяти книг, не считая множества статей, рецензий и докладов. На первом съезде советских писателей она была избрана членом правления новообразованного союза, а уже через год бывший ответственный работник ЦК Щербаков, назначенный секретарём писательской организации, докладывал председателю Совета Народных Комиссаров Молотову:

«В беседе со мной Шагинян заявила: "Перемрут 9/10 писателей, никто о них не вспомнит, таков их удельный (вес). А я буду сиять в веках. Горького вы устроили так, что он ни в чём не нуждается, Толстой получает 36 тыс. руб. в месяц. Почему я не устроена так же?"»

Тут можно обойтись без комментариев, поскольку всё предельно ясно. В своих воспоминаниях Владислав Ходасевич довольно откровенно писал о характере Мариэтты Шагинян, с которой был когда-то связан романтическими узами:

«В конце 1920 года, уже в Петербурге, однажды мне показали номер тамошней "Правды" с отвратительнейшим доносом на интеллигенцию, которая, чтобы насолить большевикам, "сама себя саботирует" – припрятывает продукты, мыло, голодает и вымирает назло большевикам, а могла бы жить припеваючи. Подпись: Мариэтта Шагинян. Через несколько дней встречаю её. Спрашиваю – как ей не стыдно. Говорю, что пора бы уж вырасти. Она хватается за голову: "Донос? Ах, что я наделала! Это ужасно! Я только что из Ростова, я ничего не знаю, как у вас тут. Я хотела образумить интеллигенцию, для нее же самой. Все мы в долгу перед народом, надо служить народу"».

Ну что поделаешь, и на старуху бывает проруха, а Шагинян была ещё довольно молода. Далее Ходасевич рассказывает о других «подвигах» своей подруги:

«На юге она писала патриотические статьи. Но пришли большевики, и она познакомилась с каким-то добродетельным товарищем Антоновым (кажется, так), эдаким большевистским Робеспьером, неподкупным до последней степени. И конечно – сделалась большевичкой… А когда Гумилева убили, она не постеснялась административным путем выселить его вдову и занять гумилевские комнаты, вселив туда своих родственников… Тоже – с размаху и не подумав».

«Патриотические статьи на юге», видимо, следует понимать как сотрудничество в белогвардейской прессе. Ну что поделаешь, кто из будущих любимцев публики в те времена этим не грешил, по тем или иным причинам оказавшись вдали от взбунтовавшихся Петрограда и Москвы.

А вот и новый словесный закидон писательницы, со слов Владислава Ходасевича:

«Шагинян напечатала недавно в каком-то советском журнале: "Многие из нас, не поняв, что потеряли читателя, вообразили, что потеряли свободу". По поводу этой фразы я слышал немало негодующих слов. Сама по себе она, конечно, отвратительна. Но я вспоминаю автора – и мне хочется улыбнуться. Не без горечи, может быть, – но все-таки улыбнуться. Бедная Мариэтта! Она, несомненно, думает, будто к этой мысли пришла таким-то и таким-то путем, а высказала ее потому-то и потому-то. А я знаю, что "путей" никаких не было, а была и есть обычная путаница в ее голове».