Писатели и стукачи. История литературных доносов

Довольно странным, даже абсурдным в этой связи мне кажется высказывание, которое приписывают внуку Аркадия Гайдару: «Дед пошел на фронт добровольцем, потому что хотел умереть, а умереть он хотел, потому что ненавидел Сталина». Если и вправду Егор Тимурович это говорил, то остаётся лишь признать, что и он не избежал модного, особенно в постперестроечное время, увлечения, когда все несчастья полагается валить на голову одного лишь мертвеца – Иосифа Джугашвили-Сталина. Впрочем, не исключено, что приведённый текст это всего лишь клевета на внука, а лжи и домыслов в деле Аркадия Гайдара предостаточно.

Однако вернёмся к Солоухину. Так что же получается, он написал донос? Да нет, это всего лишь мнение писателя, который ненавидел прошлое своей страны чуть ли во всех его проявлениях. Вот и Ульянова-Ленина он на дух выносил, и в подтверждение чудовищных намерений Ленина в отношении России даже составил родословную Ульянова, в которой есть и Мария Бланк, и Анна Гросcшопф, и Карл Эстедт, и Беата Ниман. По мнению писателя, мать Ленина «натаскивала своих детей на революционную деятельность, на ненависть к Российской империи и – в дальнейшем – на уничтожение ее». Но почему? Вот, оказывается, в чём причина:

«В том случае, если Анна Ивановна Гроccшопф была шведкой, в матери Ленина по пятьдесят процентов еврейской и шведской крови. Если же Анна Ивановна была шведкой еврейской, то Мария Александровна, получается, чистокровная, стопроцентная еврейка».

Что это доказывает, одному Солоухину понятно. Троцкий был евреем, Дзержинский – кажется, поляк, а Берия – грузин… Так что же, прикажете всех «инородцев» ненавидеть? Впрочем, для ненависти к Аркадию Гайдару и его потомкам существовала веская причина – с началом гайдаровских реформ в 1992 году Владимир Солоухин утратил все накопленные сбережения.

Глава 19. Андроников и дело Хармса

В 2008 году в серии «Жизнь замечательных людей» издательства «Молодая гвардия» вышла книга Александра Кобринского о жизни и творчестве Даниила Хармса. Книга как книга, и я бы не обратил на неё внимание, если бы не наткнулся на статью о деле Хармса, где чёрным по белому написано, будто «немалая вина за арест лежит на И.Л. Андроникове». Это тот самый Ираклий Андроников, автор «Загадки Н.Ф.И.», кумир телезрителей в 50-е годы, когда он с поразительным красноречием рассказывал о своих встречах с известными актёрами и писателями. Но вот о Хармсе почему-то не сказал. Очень не хотелось верить, что Кобринский прав, в этом деле надо было разобраться.

В 1931 году Андроников, работавший секретарем детского сектора Госиздата, был арестован по делу № 4246 вместе с другими членами Объединения Реального Искусства (ОБЭРИУ). В состав этой группы, которая декларировала необходимость поиска новых форм отображения действительности, входили Даниил Хармс, Александр Введенский, Николай Заболоцкий и другие авторы. Обэриуты выступали против «зауми» в искусстве, отдавая предпочтение гротеску и поэтике абсурда. Не имея возможности публиковать свои оригинальные произведения, со временем некоторые из них перебрались в нишу детской литературы, под крыло Самуила Маршака.

Следствие обвиняло Даниила Хармса и его товарищей в создании антисоветской группы литераторов. Кобринский подчёркивает особое положение Андроникова во время проведения следственных действий:

«Обвинение одновременно с решением об избрании меры пресечения – содержание под стражей – им всем (кроме И. Андроникова) было утверждено лишь 28 декабря, а предъявлено под расписку и того позже – 14 января 1932 года».

Далее автор рассказывает о содержании обвинительных заключений по каждому из обэриутов. И снова намёк:

«Удивление вызывает, конечно, отсутствие в деле такого же документа в отношении Ираклия Андроникова. Более того – уже 29 января подписывается постановление о его освобождении из-под стражи, а в итоге его дело – единственного из всех – оказывается прекращенным "за недоказанностью" (это в ОГПУ-то "не смогли доказать" обвинение!). Впоследствии это дало повод подозревать Андроникова как провокатора, хотя, разумеется, никаких доказательств этого найти невозможно».

В том-то и дело, что доказательств не было и нет. Но если очень хочется, можно навести тень на плетень другими способами. В качестве «свидетеля обвинения» привлекается Мариэтта Чудакова, которая в одном из своих выступлений в 70-х годах сказала, «что любое слово, сказанное публично, не улетит в бесконечность небытия и не растворится в воздухе, а ляжет в архив». И вот будто бы Андроникова эти слова то ли испугали, то ли возмутили.

Впрочем, Кобринский не настаивает на том, что именно Андроников был основным доносчиком. Под подозрение попадает и сын хозяйки квартиры, где собирались обэриуты для бесед. Возникает имя Игоря Терентьева, арестованного в том же 1931 году. Тут уж более чем серьёзные основания для подозрений в доносительстве – сын жандармского полковника и дочери отставного ротмистра вполне годится для роли сексота-провокатора.