Писатели США о литературе. Том 2

Когда ученые и художники обмениваются мыслями друг с другом, их часто раздражает невозможность уловить, в чем же они расходятся; и те и другие опираются в работе на знания; но, думаю, всего глубже они расходятся как раз в том, каким образом приобретаются эти знания. Ученые приумножают свои познания планомерным трудом, подчиненным законам логики; поэты же делают то же самое, не заботясь о планомерности и совсем не обязательно прибегая к книгам. Они не стремятся удержать что-то в памяти, но, если что-то удерживается—как колючки, прилипшие к одежде, когда человек гулял в поле,— они не против. Здесь ничто не приобретается специальной работой, даже если человек и поставил перед собой такую цель. Такое знание приобретается скорее иными, произвольными .путями— остротой ума и склонностью к искусству. Тот, кто способен рассказать вам все, что знает, в том порядке, в каком эти знания были получены,—школьник. Художник же тем больше художник, чем выше в нем способность изымать нечто из прежнего временного и пространственного ряда и переносить в иной ряд так, что от прежнего ряда, где перенесенное выглядело органичным, остается лишь самая слабая мета.

Я бы уже давным-давно целиком и без остатка отдался радикализму, если бы он и впрямь знаменовал собой дух оригинальности, как. ошибочно полагали юные его приверженцы. Оригинальность и дух инициативы—вот все, чего я желаю моей стране. Для самого же меня оригинальности вполне достаточно в каждом свежем стихотворении, движущемся путем, который я описал: от восторга к мудрости. Движение то же самое, что движение чувства любви. Подобно куску льда на горячей плите, стихотворение должно бурлить тем сильнее, чем стремительнее идет таяние. Стихотворение можно переделать, пока оно живет, но его нельзя заставить жить силой. Самым драгоценным в нем останется то, что оно сумело сложиться до конца и целиком увлечь за собой поэта. Перечитайте его в сотый раз — оно по-прежнему хранит свою свежесть, как сохраняет свой состав металл. Оно не может утратить свое право на жизнь, ибо в нем—запечатленное движение смысла, когда-то неожиданно раскрывшегося, пока стихотворение слагалось.

1949 г.

АРТУР МИЛЛЕР

ТРАГЕДИЯ И ОБЫКНОВЕННЫЙ ЧЕЛОВЕК

В наш век пишется мало трагедий. Часто высказывались соображения, что их недостаток вызван нехваткой среди нас героев или же тем еще, что из органов веры современного человека, выкачали кровь, наполнив их научным скептицизмом, а героический штурм жизни не может рождаться из осторожности и осмотрительности. Так или иначе, часто считают, что мы ниже трагедии или что трагедия выше нас. Из чего, разумеется, с неизбежностью вытекает, что форма трагедии архаична, что она пригодна лишь для тех, кто занимает очень высокое положение—царей или царственных особ, и что там, где это не признается открыто, в таких-то и таких-то словах, это по большей части подразумевается.

Я уверен, что обыкновенный человек столь же способен быть объектом трагедии в высшем смысле этого слова, как и короли. На первый взгляд казалось бы, это должно быть очевидно в свете современной психиатрии, основывающейся в своем анализе на классических формулах, вроде, например, эдипова комплекса или комплекса Ореста, которые нашли воплощение в царственных персонажах, но применимы к любому человеку в подобной эмоциональной ситуации.

Проще говоря, там, где перед нами не стоит вопрос о трагедии как искусстве, мы неизменно без колебаний признаем полную идентичность душевных процессов у людей высоких и знатных и у людей скромного положения. И наконец, если бы возвышенность трагического действия была истинно свойством одних лишь высокородных натур, невероятно, чтобы человечество в своей массе почитало трагедию превыше всех других форм, не говоря о том, что понимало бы ее.

Как правило, в котором, возможно, существуют неизвестные мне исключения, трагическое чувство возникает в нас, по-моему, в присутствии персонажа, готового, если необходимо, положить жизнь ради того, чтобы сохранить лишь одно—чувство собственного достоинства. От Ореста до Гамлета, от^Медеи до Макбета в ее основе лежит борьба личности, стремящейся занять в окружающем обществе принадлежащее ей «по праву» положение. Иногда этот персонаж был лишен этого положения, иногда он стремится достичь его впервые, но роковой удар, от которого с неизбежностью раскручиваются все события, это унижение, а основная движущая сила—негодование. Трагедия, таким образом, есть следствие всепоглощающего стремления человека оценить себя по справедливости.