Писатели США о литературе. Том 2

Обращение Ленина к истории Соединенных Штатов поражает своевременностью, это. смелая попытка заново осмыслить наше прошлое, оторвать его от того, что Ленин называл «педантством буржуазной интеллигенции»¹⁷. С презрением он говорил о догматиках, которым хотелось, чтобы революция «шла легко и гладко», и которые были не способны «понять основные условия той бешеной, обостренной до крайности классовой борьбы, которая называется революцией»¹⁸. Призыв спасать «гибнущую культуру и гибнущее человечество», которым заканчивается работа, проникнут подлинной страстностью.

Т&кой призыв накладывает огромные обязательства на тех, от кого он исходит. Просто ли это литературный прием или Ленин действительно верил, что революции, суждено спасти всю культуру и все человечество? Я считаю, что именно так он и думал, и история доказала его правоту.

Я был однйм из тех молодых американцев начала двадцатых годов, у которых «Письмо к американским рабочим» вызвало и интерес,- и недоумение. Я не относил содержащееся в нем обращение к себе, но в том, что я делал для театра, присутствовала революция и присутствовал Ленин. Если театр хочет разобраться в водовороте событий и по-новому осветить происходящие в Соединенных Штатах перемены, он должен внимательно следить за развитием действия на мировой сцене, где главная роль принадлежит Ленину.

...Ленин присутствовал в искусстве тридцатых годов, как присутствовал и в их реальности, хотя подчас его влияние трудно проследить и определить. Пожалуй, самая большая его заслуга в том, что он вернул нам утраченное было чувство истории— истории как цепи потрясений, бесчеловечной эксплуатации и борьбы за освобождение, достигших своего апогея в эпоху империализма. Мое поколение утратило чувство прошлого в первую мировую войну: история в том виде, как ее писали и преподносили нам, была для нас пустым звуком. Что ж, раз у нас нет прошлого, многие из нас отреклись от Соединенных Штатов и в знак протеста уехали в Европу.

Лично я обратился к истории в тридцатые годы—это был нелегкий, но благодарный труд, помогший мне глубже разобраться в настоящем и яснее представить будущее. Прошло сорок лет, и я вижу , что стою лишь на пороге знания и Ленин по-прежнему дает нам ключ, чтобы мы могли проникнуть в то, что происходит сегодня в Америке.

Интерес к истории в тридцатые годы не был чисто академическим. Он связан с литературой, с поэзией, с живописью. Он ясно ощущается в трилогии Дос Пассоса «США», которая была завершена в 1936 году. Сила «Гроздьев гнева» Джона Стейнбека-— в широком революционном подтексте, который встал за тяжкой судьбой американских батраков. Влияние Ленина на оба романа несомненно, им определяются • основные линии и повороты, их канва, само их построение — все подчеркивает изменившийся характер отношений между классами, отношений, которыми диктуются принимаемые героями решения.

Чувствуется это влияние и у позднего Фицджеральда, у Вулфа, Фолкнера. В 1932 году Фицджеральд читал Ленина, в том же году он присутствовал на заседании Клуба Джона Рида. Позже, в своем последнем, незаконченном романе он сталкивает всемогущего киномагната (интересно, что роман называется «Последний магнат») с коммунистом.

В разговорах с левыми писателями Фолкнер посмеивался над марксизмом, но то, как он показывает изменение характера классовых отношений среди белых на Юге, как пишет историю небольшого южного округа, представляя его капиталистической Америкой в миниатюре,— все это заставляет задуматься о косвенном влиянии Ленина на Фолкнера. В последней части трилогии, которую Фолкнер писал на протяжении нескольких десятков лет, героиня—коммунистка. Поступками ее руководит ненависть к ее отцу-банкиру, который на самом деле не является ее отцом. Почему Фолкнер придавал такое большое значение ее участию в гражданской войне в Испании, ее партбилету и ее вере в коммунизм?

Еще больше поражает присутствие Ленина в последнем «верую» Томаса Вулфа, которое он произнес незадолго до своей смерти в 1938 году: «Я считаю, что нам еще только предстоит по-настоящему открыть Америку... И встретиться с врагом нам тоже предстоит. Но мы знаем его обличия и личины... Наш враг слеп, но его слепая, звериная сила огромна».

Почему в своем кредо Вулф написал эти слова? Что еще он написал бы, не останови его руку смерть? Критика обходит молчанием эти вопросы, равно как и сотни и тысячи других.