Писатели США о литературе. Том 2

Подобно многим современным академическим критикам, Барт прибегает к формулам и диаграммам, что, несомненно, идет от его прошлого, когда он преподавал в школе и много писал мелом на доске. Преданные этим полустертым теоремам—престижным знакам физиков,— английские преподаватели неусыпно означают мелом свои собственные теоремы и теории, не будучи в состоянии выразить их словами.

Попутный ветер благоприятствовал Америке. Двадцать лет с востока приходили к нам идеи, слова, знаки. Давайте же бросим взгляд на наших собственных писателей и посмотрим, как они воспользовались такими великолепными метеорологическими ус-

Ловиями, особенно те из них, которых назвал Доналд Бартельм, Есть ли у них признаки загнивания?

Два года назад я прочитал кое-что Гэсса, попытался, но не смог одолеть Барта и Пинчона. За Бартельма я вообще не брался, а о Грейс Пейли никогда не слыхал. Но теперь мне удалось разобраться в их опубликованных сочинениях, как и во внушительной продукции самого Бартельма. Большую помощь в моем знакомстве с этими книгами оказала «Новая проза» Джо Дэвида Беллами, книга, содержащая интервью с большинством представителей этой группы писателей и их последователей.

Многие годы я в журнале «Нью-Йоркер» встречал, но никогда не читал рассказы Доналда Бартельма. Наверно потому, что меня отталкивали картинки. Рассказы Бартельма обычно сопровождаются геометрическими рисунками, зловещими лицами й всякой забавной всячиной* Лучше бы писатель это выразил словами, обычно думал я сурово и переворачивал страницу в поисках рисунков С. Дж. Перелмана. Мне казалось, что я Когда-то уже читал в «Новой прозе» нечто подобное сочинениям Бартельма, «которому сегодня подражают все прозаики Соединенных Штатов», по словам Филипа Стивика. Стивик— непререкаемый авторитет в среде интервьюеров, который заставил Бартельма высказать несколько глубокомысленных идей о жизни прозаика сегодня. Бартельм сообщил, что его отец «современный архитектор». Кстати, теперь модно ставить в кавычки любое утверждение или слово, которое может вызвать сомнения. Это означает, что сомнительное слово или утверждение нужно понимать не буквально, а в пртивоположном смысле или «иронически». Иначе говоря: «Не бейте меня. Я вовсе не хотел этого сказать». Бартельм, сын архитектора из школы Барнстоуна, естественно, увлекся геометрическими рисунками, которые так раздражали и все еще раздражают меня. Когда он был редактором, то писал: «Мне нравится редакторская работа и доставляет удовольствие делать разбивку материала. Я охотно бы стал метранпажем».

Первая книга Бартельма «Возвращайтесь, доктор Калига-ри» — сборник рассказов, написанных в 1961 —1964 годах. В эти годы были переведены на английский Саррот, Роб-Грие и Барт. Хотя до 1965 года эссе Роб-Грие «Новый роман» еще не было известно, в 1963 году уже появился перевод «Тропизмов» Наталй Саррот и таких значительных романов, как «Планетарий», «Золотые плоды», «Ревность» и «Подсматривающий». Я обращаю внимание на переводы только потому, что Бартельм утверждает, и не без основания, будто «американцы не знают иностранных языков». Большинство американских и английских писателей действительно знают иностранную литературу только по переводам. Это весьма плохо сказывается на художественной литературе и в особенности опасно, когда дело касается теории. Отсюда следует вывод, что без французского нельзя понять, скажем, Ролана Барта (Сонтаг того же мнения). Можно только нахватать отдельные куски, соотнести с уже известной традицией и затем уповать на лучшее. А также утешаться сознанием того, что

французский язык не так уж и труден для понимания.

Рассказы сборника «Возвращайтесь, доктор Калигари»— случайные поделки. Бартельм нередко обращается к изображению прохладных отношений мужчины и женщины, что, однако, все же теплее, чем «письмо нулевой степени». У него много смешных и остроумных имен, как, например, Мисс Нижнече-дюсть; множество несуразиц, диалог в духе не только Ионеско, яр и Терри Сазерна (еще одного писателя из Техаса). Можно равнодушно перелистывать романы Бартельма. Вдруг глупость привлекает ваше внимание: «А знаете ли, что вы лечите плохого актера?» — «Он умер»,— сказала она. Братья Маркс здорово посмеялись бы над таким разговором, потому что за то же время они могли бы одарить нас дюжиной подобных импровизаций. К несчастью, и другая небольшая импровизация саморазрушитель-на: «Вы можете не интересоваться абсурдом,— заявила она решительно,—но абсурд интересуется вами».