Писательский биатлон

Затянула топь по горло. Одежда отцовская намокла, тяжёлая стала, нет сил ворочаться. Вдруг глядит – перед ним толстая палка. Ухватился за неё Эйот, смотрит, а на том конце рыжая Марма.

– Ты зачем за мной поплёлся?

Ухватился Эйот покрепче и вылез. А Марма встала, стряхнула снег с себя и бросила:

– Не ходи за мной. Пропадёшь, – и бросилась в сторону, быстро скрываясь из виду.

Кое-как поднялся Эйот, повесил нож на бедро и побежал в сторону, куда скрылась дочь шамана.

– Не на того напала, рыжая бестия! – бросил вслед охрипшим голосом.

Да недалеко в морозном лесу мокрый человек уйдёт. Упал Эйот, словно заново провалился разом в болотную темень.

Лежит он в полудрёме, и видится ему костёр. Ярким пламенем горит он выше деревьев, обдавая щёки огнём. А вокруг костра серые тени мечутся, словно пляшут в дивном танце. Стоит у костра на коленях Марма, вознеся руки к небу, и беспрестанно шевелит губами. И гремят барабаны, обдавая лес шумом жутким. И дрожит под Эйотом земля от грохота да от дикой пляски. В голове гудит, жаром разливаясь по телу. То темно перед глазами становится, то снова костёр ослепляет. Тени мечутся, укрывая на мгновения дочь шамана от глаз Эйота.

Приподнялся было Эйот на локоть, собрав все свои силы, и увидел могучий когда-то дуб, стоящий напротив Мармы за костром. Будучи большим, что не обнять и впятером руками, нынче дуб надломлен, раскорячен грозою, обожжён огнём.

«Уж не тот ли это дуб, в котором дубовая ведьма сидит?» – мелькнуло в голове у Эйота.

Тотчас стих шум барабанов и исчезли тени. Остался на поляне гореть костёр небольшой, а рядом с ним – дочь шамана на коленях. И слышится Эйоту голос Мармы:

– Отпустите, боги, оковы заклятые, выпустите пленницу свою на волю, дайте ей глоток свежего воздуха учуять. Мать моя, покажись мне!

В тот же миг прогремел среди зимнего неба гром и увидел Эйот, как из дуба надломленного показалась ведьма старая, временем иссушенная. На оголённых жёлтых костях ошмётками высохшая кожа висит, на плечах истлевшая рубаха виднеется. Глаза её красными всполохами горят, а рот искривлённый оголяет чёрные зубья. Ужас сковал сердце Эйота, душа приготовилась выскочить от страха из бренного тела.

Тишина накрыла лес, и только слышится Эйоту шёпот Мармы. А ведьма торчит из дуба старого, как филин, и прямо на глазах обрастает плотью и мясом.

Марма поёт свои заговоры, шепчет молитвы неведомым богам, ничего вокруг не замечая. А Эйот диву даётся – ведьма расселась на ветвях, ноги свесила. И вот отделилась от неё чёрная тень, словно двойник ведьмин. И поползла эта тень в сторону Эйота. Движется медленно, озирается на Марму, длинные скрюченные пальцы тянет к нему.

Хотел он было дёрнуться, да не тут-то было. Из земли стали вырастать длинные узловатые корни и обвивать его тело. Не может Эйот даже пальцами пошевелить, так его спеленало. И тень ведьмина уже тут как тут. Протянула пальцы к горлу юноши и давай его давить. Тень бесплотная, а силы много у неё, и глаза красными углями горят. Собрал Эйот все силы, напряг шею, что аж вены синими реками вздыбились, сопротивляется мёртвой хватке.

– Матушка моя, не прогневайся на меня за то, что держали тебя столько лет взаперти, – раздался голос Мармы, и тотчас ведьминская тень метнулась к дубу, слилась со своей хозяйкой воедино.

Встала дочь шамана на ноги и обратилась к ведьме:

– Освободить я тебя пришла не во зло, а во благо. Верю, что в столь тяжкий для меня час ты не бросишь, поможешь делом и словом.

Корни стали почти прозрачными, но не ослабили свою хватку. Только и мог Эйот, что повернуть голову да уставиться на ведьму. Та сидела на изломе дуба, как истукан, не двигаясь.

– Скажи мне, матушка, чьё сердце мне нужно принести в селение, чтобы стать новым шаманом, повелителем людских душ? – Сложила Марма руки перед лицом и склонила голову с рыжими кудрями перед ведьмой.

И тут старуха ожила, спрыгнула с дуба, подняла на Марму взгляд и, скривив рот, прокаркала, словно старая ворона:

– Эйота. Вырви сердце Эйота. Тогда и будешь править свой оставшийся век, а власть останется у рода твоего.

Марма метнулась взглядом в сторону Эйота и опустила руки.

– Как же так, – растерянно пролепетала она.

– Убей его, дочь моя! Убей! Убей! – закричала ведьма и зашлась громким смехом, эхом покатившимся по заснеженному лесу, спугнувшим пламя костра. – Убей его, и мы вместе будем править! Твой отец меня запер в этом проклятом дереве, а ты освободила. Убей Эйота, и сила вернётся ко мне! – стала кричать ведьма и на удивление ловко подскакивать на месте, высказывая нетерпение.

Рука Мармы выхватила нож, и она молнией метнулась в сторону скованного Эйота. Эйот зажмурился, готовясь к неминуемой смерти. Но удара не последовало. Открыл глаза. Марма стоит над ним, запрокинув нож над головой, а из глаз её льются слёзы. Упала она на колени, опустила руки и зарыдала:

– Нет.

– Ах ты, бесполезная душонка! Что отец твой – толку не было, что ты вся в него пошла! Самой придётся дело делать! Буду одна властвовать! – выкрикнула ведьма и замерла на месте.