С рассветом я заметил, что к нашему кораблю на большой скорости подходит ещё один корабль. На его борту я прочитал «Быстрый британец» и побежал в каюту к Николсону. Тот храпел и постанывал – наверное, Каннингему снилось его триумфальное возвращение домой с золотым ключом от Нового Амстердама.
Я решил лишить его этой радости, потому что мне захотелось самому захватить этот трофей и передать его Якобу Грооту – он его, несомненно, заслужил.
Жаль, что судне не оказалось гравёра, иначе я бы заказал памятную надпись: «На память от Сэндлера и геера Вальдера с мистером Джонсоном». Отличный был бы подарок для Гроота, я полагаю.
Искать ключ не пришлось – пьяный Каннингем засунул его себе под подушку. Я с аккуратностью достал сувенир, а заодно одолжил у Каннингема деньги – кошелёк тоже почему-то лежал под подушкой. Видимо, подушку Каннингем использовал как надёжный сейф.
Я вернулся на палубу, а на «Быстрого британца» уже перегружали какие-то сундуки. Один сундук умудрились утопить и капитан отчитывал криворуких морячков. По акценту и оригинальным речевым оборотам я узнал в капитане настоящего лондонца.
Я перешёл по перекидному мостику на другой корабль.
– Мистер Стейвесант? – спросил меня капитан. – Мне передали распоряжение адмирала Николсона доставить мистера Стейвесанта в Бристоль.
– Да, я – Стейвесант, – сказал я.
Вскоре большой фрегат, на котором я оставил спящих Каннингема и Стейвесанта, скрылся из виду, а с ним и Америка.
Я вздохнул с облегчением и, наконец, уснул.
20
Мы подружились с капитаном «Быстрого британца» – всю дорогу я слушал его правдивые рассказы, которые с лёгким сердцем можно было принять за вымысел, о его приключениях и походах в разных морях.
А «Быстрый британец» и вправду оказался быстрым флейтом. Да и с ветром повезло, так что через пару-тройку недель я ступил на британскую землю.
Мне нужно было пересидеть какое-то время, и я поселился в деревне под именем Джонсон, и даже нанялся на работу к одному фермеру – он был славным малым.
Я убирал дерьмо за коровами, подстилал им сено и поил их, но дойку мне почему-то добрый фермер не доверял.
Поначалу я уставал работать по пятнадцать часов каждый день, а потом привык. За работу я получал еду, кров и какие-то мелкие деньги. Но деньги у меня и так были, поэтому я не чувствовал дискомфорта от чрезмерной нищеты.
Я был в относительной безопасности, – если Сэндлера ещё искали, то вряд ли нашли бы в жопной глубинке, – и меня это устраивало, знаете ли.
И несмотря на тяжёлую крестьянскую работу, я отдыхал после убийственных во всех смыслах заморских приключений.
Так прошёл год. Или два – я не помню.
Англичане объявили-таки голландцам войну, а я и считал каждый день и ждал своего часа. И он пробил, наконец!
За неделю до заветного дня я объявил фермеру, что вынужден покинуть его самого и его прекрасных коров. Фермер пытался меня отговорить – вероятно, я ему нравился, но лишь как работник.
Он сказал, что в городах люди начали болеть и помирать в большом количестве, но я был непреклонен, получил скудный расчёт и отправился сначала в Бристоль, а потом в Лондон.
Фермер оказался правым – в Англии началась эпидемия чумы.
Я не узнал Бристоль – мрачный, тёмный город встретил меня парой десятков трупов, которые загружали на небольшой корабль, чтобы затопить в ближайшей бухте. Мёртвые тела были упакованы в полотно и напоминали египетских мумий.
Тут были и большие упаковки, и совсем маленькие. Да и грузчики сами были завёрнуты в длинные кожаные макинтоши, а их головы забинтованы белыми тряпками, которые контрастировали с тёмными головными уборами. Они были похожими на человека-невидимку из известной истории одного английского фантазёра.
Честно говоря, я испугался тогда сильнее, чем в тот день, когда Уизли оставил меня в трюме одного в обществе сотни негров.
Не хватало мне склеить ласты от чумы в самом конце моего чудесного тура! Я ведь был в шаге от победы – до перехода домой оставалась лишь неделя! Но этой чёртовой недели хватило бы, чтобы Сэндлер сдох.
А Стейвесанту я, пожалуй, спас жизнь – прогулки с лондонскими чумными красотками могли кончится для него жуткими гнойными язвами по всему телу, лихорадкой и быстрым, но мучительным концом!
Отступать было некуда – я купил себе закрытую шляпу, которая напоминала простенький рыцарский шлем, и красивый кожаный макинтош.
Плащи, которые были сшиты таким образом, что в них не было открытых мест, стали тогда популярными и, несмотря на высокую цену, разлетались как горячие пирожки. Портные и ушлые торговцы в тот год заработали хорошие деньги, надо полагать.
Я не стал перебинтовывать голову, а купил себе маскарадную маску с большим клювом. Мне показалось, что в ней я буду выглядеть повеселее, да и Сэндлера не узнают в лицо.
До Лондона меня подбросили попутные телеги, хотя остаток пути всё же пришлось добить на своих двоих.
Но Лондон меня ужаснул – то и дело по пустым улицам двигались безликие и недлинные траурные процессии, или санитары тащили мёртвых на носилках без всяких ритуальных излишеств.