Пища любви

— Эй, Бруно, в ту рыбину нужно добавить специй. Поруби немного чеснока, ладно?

— Конечно.

Чеснок был приготовлен для картошки, а не для рыбы, которой достаточно собственного аромата. Бруно разыграл спектакль с резкой чеснока, потом незаметно отложил его в сторонку. У него опустились руки, когда он увидел, как Томмазо неуклюже напихивает моллюсков в рыбу. Но хуже всего было то, что Лаура наблюдала за Томмазо, явно завороженная его действиями. Бруно ощутил укол ревности.

— А теперь просто кладем рыбу в миску… — говорил Томмазо. Бруно быстро подсунул ему бутылку вина, холодного белого «орвьето».

— Спасибо, дружище, — поблагодарил Томмазо, делая большой глоток.

— Рыба, — шепнул Бруно. — Это для рыбы.

— Рыбе тоже нужно выпить, — ловко ввернул Томмазо, прикладывая горлышко бутылки к рыбьему рту.

Бруно пришлось еще несколько раз незаметно вмешаться: то огонь разгорелся слишком сильно, то остался кусочек рыбы, не смазанный маслом, но в целом Томмазо на удивление хорошо сыграл роль шеф-повара.

Когда пришло время обеда, Бруно внимательно следил за тем, как Лаура раскрывает раковины, с нескрываемым удовольствием подносит их ко рту и маслянистый сок стекает по ее подбородку, делая ее кожу блестящей в лучах заходящего солнца. Ему нравилось, как она ест: не скромничая и не смущаясь, слизывает масло с пальцев, радуется каждому новому вкусу или незнакомому запаху. В «Темпли» он видел множество элегантных женщин, которые пробовали еду так, словно от нее исходит опасность, размазывали ее по тарелке, резали на мельчайшие кусочки, а под конец оставляли половину нетронутой. Лаура ела с искренним удовольствием, и это ее удовольствие эхом отдавалось в душе Бруно.

— Ты ешь как итальянка, — признался он ей.

— Это хорошо? — спросила она с полным ртом.

— Si. Только так и надо есть.

— На самом деле я ем как свинья. И всегда так ела. Мама приходила в полное отчаяние.

— А какие здесь травы, Томмазо? — поинтересовалась Юдифь.

— Э-э… — промычал Томмазо, в панике глядя на Бруно.

— Чувствую фенхель и ореган, — сказала Лаура, отрываясь от еды. — И что-то еще. Имбирь?

Бруно незаметно кивнул Томмазо.

— Отлично — похвалил тот — Фенхель, ореган и имбирь. Ты совершенно права, Лаура.

Сердце Бруно наполнилось гордостью. Имбиря в окуне была самая малость. Не каждый профессиональный повар смог бы его почувствовать. У Лауры не было специальной подготовки, но ее вкусовым рецепторам позавидовал бы даже дегустатор.

Когда последний cicalea был высосан и уничтожен, а пустые раковины посвистывали в огне, Томмазо пустил по кругу сигарету с марихуаной. Солнце уже садилось за море, и земля стала прохладной, поэтому они принесли к огню доски для серфинга и уселись на них. Вскоре единственным источником света стали мерцающие угли. Некоторое время все молчали. Даже музыка, которую Томмазо включил в кабине фургона, наконец-то (и к счастью) смолкла.

Лаура прижалась к Томмазо.

— Я сейчас лопну, — задумчиво произнесла она.

— Sono pieno come un uovo, — пробормотал Бруно.

Она улыбнулась ему. Он тоже улыбнулся в ответ, но быстро отвел глаза.

— Что это значит? — спросила Лаура.

— Это значит «я полна, как яйцо».

— Итальянский — очень красивый язык.

— Американский тоже хорошо звучит — Он хотел добавить «когда на нем говоришь ты», но язык не поворачивался. Это мог бы сказать Томмазо, и не потому, что Лаура его девушка. Просто он умел говорить комплименты так, что они казались если не искренними, то хотя бы очаровательными или смешными. А у Бруно это прозвучит глупо и неуклюже.

— Sono pieno come un uovo, — повторила Лаура.

— Слушай, Лаура, — оживился Томмазо, — расскажи Бруно, как твой первый итальянский поклонник научил тебя отвечать на комплименты.

— Ах, это… — задумалась девушка — Cacati in mano e prenditi a schiaffi.

Томмазо громко захохотал.

— «Возьми свое дерьмо и размажь по физиономии», — перевел он — А что еще?

— Ну… Lei е' un cafone stronzo, vada via in culo.

— Великолепно. «Ты кусок дерьма, вот и отправляйся в задницу». Так мы быстро сделаем из тебя настоящую римлянку. Что-нибудь еще?

— Guardone ti sorella e allupato ti bagnasti.

— Это перевести труднее, — покачал головой Томмазо, — Что-то вроде «посмотри на свою сестренку и на меня». Но в английском нет эквивалента слову guardone. Похоже на «вуайеризм», но гораздо сильнее. Когда человек боится трахаться и наблюдает, как это делают другие.

Бруно почувствовал, что сам себе противен. «Это ведь обо мне, — подумал он, — Это я наблюдаю за другими».

— Я была уверена, что отвечаю очень вежливо, — сказала Лаура, — Это так красиво звучит.

— Что ты хочешь этим сказать? Это и правда красиво. И вполне вежливо — для Рима, — сказал Томмазо и обнял ее за плечи. Бруно ждал именно этого сигнала.

— Я пойду прогуляюсь. — Он встал, хотя уходить ему не хотелось.

— Я пойду с тобой, — быстро сказала Юдифь и протянула ему руку. — Поможешь встать?