Пиши рьяно, редактируй резво

– Ищущий найдет. Слабых на этом пути не бывает, они отсеиваются. Это касается не только писательства. Слабые вообще ничего не добиваются в жизни. Многие думают, что везде есть успешные «наверху» люди, и хотят попасть на их место. Но в «Мартине Идене» Джека Лондона все про писательство рассказано. Помните сюжет? Моряк, который начал писать, сначала не мог опубликоваться, потом сумел, а потом покончил с собой.

– Важна ведь и вера в то, что ты делаешь.

– И вера должна быть. Но только веры недостаточно. Если ты хочешь куда-то попасть, ты должен выложиться по максимуму. Всю свою жизнь подчинить этой цели.

– Вам сложно было это сделать?

– Нет, моя самодисциплина на хорошем уровне. Найти три-четыре часа для любимого дела можно всегда – просто сидеть и писать. Остальное время – обдумывать то, что пишешь. Вот и весь рецепт.

Андрей Рубанов – писатель, кинодраматург. Родился в 1969 году в селе Узунове Московской области. Известен в первую очередь как автор автобиографической прозы (в 2005 году вышла его дебютная книга «Сажайте, и вырастет»), также выпустил несколько фантастических романов. Четырехкратный номинант «Национального бестселлера». В 2017 году стал лауреатом литературной премии «Ясная Поляна» за роман «Патриот».

Захар Прилепин «Не завидуйте никому, а то мозги скиснут»

Захар Прилепин – о документальности художественной прозы, литературных критиках и расцвете русской литературы.

– Ваш путь немного напоминает мне путь Эрнеста Хемингуэя. Он участвовал в трех войнах, был журналистом, ненавидел писателей-дилетантов, переписывал и работал в поте лица. Вы, оставив милицейскую службу, устроились на работу журналистом. Никогда не ассоциировали себя с Хемингуэем?

– А зачем? Это слишком поверхностная и банальная ассоциация. Я написал целую книгу о поэтах и философах, которые были до Хэма: Державин, Чаадаев, Катенин, Батюшков, блистательный Бестужев-Марлинский. Все они были профессиональными военными, в отличие от Хэма. Но я и с ними себя не ассоциирую. Пусть со мной себя ассоциируют все, кому это нужно.

– Раз уж мы начали с Хемингуэя – как вы оцениваете его вклад в мировую литературу?

– Ошеломительно крутой писатель и мужик. Думаю, мы подружились бы. Но я все равно не понимаю – ладно на Западе, там многие никого, кроме Хэма, не знают. Но в России! У нас Гаршин воевал, сильнейший писатель. Зощенко воевал, он был аномально мужественный человек. Гумилев воевал так, как и не снилось никому. Валентин Катаев воевал и за красных, и за белых: там такая сногсшибательная биография. Десятки русских литераторов. А вспоминают всякий раз про Хемингуэя. Он после Первой мировой вообще не был профессиональным военным, вы понимаете? В отличие от большинства вышеназванных русских пиитов, которые руководили целыми подразделениями. И половина из них была журналистами – в нынешнем смысле. Ну и что?

– Хемингуэй говорил, что его как писателя сформировало газетное руководство по стилю. А вам как журналистика помогла? Зачем вы в журналистику пошли?

– За деньгами. Но Хэм отчасти прав. Журналистика научила кое-чему. Слова стали податливей.

– «Нужно быть очень щепетильным, мягкотелым существом, чтобы испугаться, что при тебе кого-то убили», – говорите вы. А у вас не возникало страха, что жизнь может в любой момент прекратиться?

– В те моменты, когда она точно может прекратиться, – не возникало. Впрочем, и в другие тоже я не очень думаю об этом. Как будто есть жизнь, которая не прекратится. Водить хороводы вокруг собственной жизни – унизительно для человека мужского пола. Умер и умер. Тоже мне новость.