Пиши рьяно, редактируй резво

– Вот как определил критиков один английский критик: это люди, которые знают дорогу, но не могут водить машину. Насколько это, по-вашему, справедливо? И как вы сами нашли дорогу из критики в писательство и научились водить эту самую «машину»?

– Мне, честно говоря, больше нравится формулировка арт-критика Роберта Хьюза: от роли, которую критикам положено играть в этой культуре, очень устаешь. Это вроде как быть пианистом в борделе – то, что происходит наверху, никак от тебя не зависит.

– И в какой момент вы обнаружили в себе писателя?

– Ну все-таки писатели – это Толстой, Горький, Захар Прилепин, а я – ну, рад, конечно, когда от кого-то это слышу про себя, но мне до этого статуса еще как до Луны. Я – раз уж про Луну вспомнил – скорее кто-то вроде Незнайки, который стащил прибор невесомости и отправился на речку – проверить, как невесомость подействует на рыб. Они взлетели, было интересно.

– Помог ли вам в писательской работе предыдущий опыт – литературного критика?

– Ну, наверное, так и должно быть – сначала короткие тексты пишешь, потом длиннее. А «литкритика» это или что – как раз менее существенно. Просто я всегда сочинял рецензии как, прости господи, стихи, в смысле как готовые законченные тексты, которые в идеале обладают самостоятельной ценностью. «Лучшие слова в лучшем порядке», что называется. То есть существует две задачи: первая – рассказать про чужой текст, объяснить его значимость и показать, как он устроен, и вторая – сделать текст со своей «музыкой». Это, может, никто никогда и не замечает, но для меня это важно – я не могу опубликовать текст, который в момент отсылки редактору кажется мне плохо написанным. Глупый или пустой – да, могу, особенно когда сам это не понимаю сразу, но задним числом, конечно, ясно будет.

– Что руководит вами как писателем? Почему и зачем написана книга «Ленин. Пантократор солнечных пылинок»?

– Я ищу носителей очень странных идей, которые могут существенно скорректировать или даже перевернуть мою – обывательскую, общепринятую – картину мира. Для этого я как бы инфицирую себя разными идеологическими вирусами, тщательно отобранными, – и придумываю, как рассказать о своем опыте. Это, мне кажется, не просто идиотское развлечение: стандартная картина мира только кажется исчерпывающей, а если приглядываться, там много необъясненных вещей. Ну, условно говоря, вот мы знаем, что майя играли в мяч тяжелым каучуковым мячом, и дотрагиваться до него можно было только бедрами, спиной и локтями. Это известно, доказано, подтверждено, не подлежит сомнению. Но вот попробуйте сыграть таким мячом с такими условиями и еще попадать им в кольцо – типа баскетбольного, но не горизонтального, а вертикально расположенного, как колесо на шиномонтажах… Вот про что-то такое я думаю – как бы выстроить такую картину мира, чтобы это все выглядело поубедительнее.

– В одном из интервью вы сказали, что при работе над этой книгой вам пришлось изучить 55 томов собрания сочинений Ленина. Можно ли по творчеству и текстам понять, что автор за человек?

– Обычно да – мне проще всего понять, что за человек передо мной, по его текстам. У меня, я знаю, есть слух на текст, на «музыку» текста. Но в случае с Лениным – который, конечно, иногда выдающийся литератор – это не очень сработало. Просто взять и прочесть 55-томник – не складывается в голове образ, и скучновато, и часто оказывается, что автор противоречит самому себе. Надо выстроить систему, в рамках которой эти противоречия будут понятными и логичными, а не признаком двуличия или слабоумия. Систему эту можно выстроить только через понимание исторических обстоятельств, на одних текстах далеко не уедешь. Так что Ленин – и хороший, и плохой пример одновременно.

– Не возникло ли на определенном этапе работы с материалом отождествления с героем? Может быть, вы и сейчас еще «по-своему Ленин»?

– Да, это привязывается, до идиотизма: когда я шел на «Большую книгу», оставил дома записку: «Ушел туда, куда вы не хотели, чтоб я уходил», как Ленин вечером 24 октября 17-го, когда в Смольный пошел. То есть это классическая затянувшаяся шутка, не смешная ни для кого. Я поэтому занимаюсь другой уже книжкой, чтобы выбить клин клином.