— Вот незадача, — говорит корреспондент, — потому что утром я уезжаю в Киев, а до отъезда должен сдать в редакцию материал. Мне очень нужны ещё некоторые сведения… Вы не сможете выкроить часок и уйти с совещания?
— К сожалению, нет. Совещание очень важное… Вот что. Вечером приходите ко мне домой.
— Большое спасибо. Не хотелось бы беспокоить вас дома, но…
— Пустяки. Приходите.
И вот он пришёл. Опять со мной поздоровался и «вы» говорил. Удивительно приятный товарищ.
Я попросил разрешения остаться: может, услышу что-нибудь полезное для себя. Но на этот раз зря я торчал — слушать было совсем неинтересно.
Корреспонденту нужны были цифры, а мне они ни к чему. Центнер… тонна… литр… проценты… срок… Ух, скучища, даже скулы свело! Но раз я остался, то сидел и терпел.
Корреспондент стал прощаться, а я не очень-то горевал.
Подаёт он мне руку и вдруг как хлопнет себя по лбу.
— Чуть не забыл. Товарищ Хиди, прислать ли мне к вам фоторепортёра, или вы сами организуете снимки в цехе смолы?
А я как услышал эти слова, мозг у меня заработал со страшной силой. И появилась идея — просто блеск.
— Организовать я могу, — сказал папа, — но вопрос в том, кто будет их делать. По-моему, опытный фоторепортёр…
Папа страшно не любит, когда дети вмешиваются и в особенности перебивают разговор взрослых; я знал, как он меня просверлит глазами, и всё-таки пошёл на риск.
— Скажите, пожалуйста, — начал я скороговоркой, — а за снимки платят?
— Разумеется, платят, — сказал корреспондент.
И тут же я услышал сердитый голос папы и увидел его колючий взгляд.
— Пишта, как ты посмел вмешаться в разговор старших? Мы вполне обойдёмся без тебя…
Эх, не миновать мне затрещины… Но я опять его перебил:
— Папа, папочка, пожалуйста, позволь мне сделать эти снимки!
Тут папа чуть не взбесился:
— Пишта, ещё одно слово, и я…
— Позвольте ему высказаться, товарищ Хиди, — вдруг заступился за меня корреспондент. Я ведь говорил, что он свой парень. — Вдруг у него что-нибудь дельное. Скажите, Пишта, вы в самом деле хотите сделать снимки?
От такого прямого вопроса я как-то смутился, а потом испугался: ведь он наверняка не поверит, что я умею снимать и, конечно, откажет. Поэтому я ответил так:
— Я не сам буду делать. У меня есть один знакомый… А снимки выйдут такие, что… Пожалуйста…
— Да вы не слушайте его. Он мастер придумывать глупости… Пришлите-ка фоторепортёра, и всё.
— Так я и сделаю. Простите за беспокойство.
Когда за корреспондентом закрылась дверь, я впал в отчаяние, куда более страшное, чем то, когда провалился мой опыт со смолой. Можно было, я знал, заработать немножко денег, а папа взял и всё погубил.
Я стоял у окна. Папа и корреспондент вышли за калитку, обменялись несколькими словами, ещё раз пожали друг другу руки и разошлись в разные стороны. Папа пошёл на завод.
И тут я решился. Выждал, пока папа завернёт за угол, потом вышел из дома и припустил за корреспондентом. Догнал я его у парикмахерской.
— Извините, пожалуйста… — начал я, запыхавшись от бега. — Понимаете, для меня это очень важно… Про знакомого я сказал просто так… Я их сам сделаю, эти снимки… Когда-нибудь я вам всё расскажу… — бормотал я сбивчиво и скороговоркой.
Честно говоря, я и сам не верил что этот номер у меня пройдёт — ведь папа сказал совсем недвусмысленно, что я мастер придумывать глупости. Но попытка не пытка — а вдруг клюнет!
Корреспондент смотрел на меня серьёзно и доброжелательно. Удивительно славный человек! Я даже немного приободрился.
— Ну что же, — сказал он, — я не возражаю. Только сделайте всё до среды. Если получится брак, у нас ещё останется время, и мы пришлём фоторепортёра. Вот номер моего телефона. А здесь написано, что надо отснять. Когда будет готово, позвоните.
«ВНИМАНИЕ… СНИМАЮ! РАЗ, ДВА, ТРИ…»
Здорово я изловчился! И получил настоящее задание. А потом уже только сообразил, какие трудности ещё впереди. Без папы на завод не пройти — это раз. Если папа не договорится с директором, делать снимки нельзя — это два… А как я папе скажу, какими глазами на него посмотрю? Надо что-то придумать.
На следующий день, когда мама ушла к парикмахеру, папа взялся за рыболовное снаряжение.
— В этом году я ещё не был на рыбной ловле, — заметил он, приводя в порядок удочки. — Пока мамы нет, пойду удить.
А я возьми да скажи, что пойду вместе с ним. Это я на всякий случай. Папа обрадовался, потому что раньше, когда он меня звал, я всегда отказывался. Не привлекает меня рыбная ловля. Не вижу в ней ничего занятного: сиди не шевелись, от скуки томись, пока какая-нибудь глупая рыбина удосужится схватить приманку. Так вот. Обрадоваться-то он обрадовался, но и кое-что заподозрил. Какое-то лёгкое подозрение мелькнуло у него в глазах. Такой у него был взгляд, будто он говорил:
«Я тебя насквозь вижу, Пишта. Недаром ты ко мне примазался: что-то тебе от меня нужно».
Но я не сплоховал. Идём мы берегом реки, а я соловьём заливаюсь. Сперва рассказал о Шани Сасе, какие штуки он на уроках проделывает, потом мы поговорили о Моржи, а потом с исключительной ловкостью я подвёл разговор к фотографии.