Пиште нужен велосипед

— А по мне, хоть самого директора, — задиристо заявляет вахтёр, — не пущу на завод. Не полагается.

— Если хотите знать, я пришёл не просто так, а по делу. Мне газета поручила сделать снимки.

А он скосил на меня глаза, криво усмехнулся и говорит самым ехиднейшим голосом:

— Из газеты, значит. А пёс тоже газетчик?

Ну что с ним разговаривать! Всё одно что песни петь с лошадью. Пришлось отправить Моржи домой и работать без помощника.

Папа мне ещё дома объяснил, как обращаться с аппаратом: какую выдержку делать, когда диафрагмировать объектив и всякие другие вещи. Я всё запомнил и уверенно вошёл в папин цех.

Корреспондент просил сделать снимок дяди Букрича, потому что Букрич — ударник коммунистического труда. Поставил я Букрича куда надо, чтобы он регулировал реактор, и навёл аппарат. Один глаз прищурил, а другим всё время смотрел в матовое стекло и поворачивал камеру. До тех пор я её поворачивал, пока на стекле не появилось резкое изображение, что на лице дяди Букрича виден был каждый волосок. Жалко, что он не побрился для такого важного случая. Снимок должен получиться отличный, и редактору, наверно, понравится. Может, он даже не захочет работать с другими репортёрами, а только со мной.

Кончил я делать наводку, вынул матовое стекло, вставил на его место кассету, осторожно-преосторожно вытащил экран и поставил пластинку. Лицо дяди Букрича видно было только в объективе. Тогда я навёл аппарат ещё раз. При таком освещении выдержка должна быть, примерно, 1/25 секунды. Ставлю выдержку.

— Внимание, дядя Букрич, снимаю… Раз, два, три…

Все в порядке. Готово.

Точно так же я заснял весь цех, а потом самого лучшего рационализатора Бецу, когда он французским ключом подкручивал что-то в реакторе.

— Спасибо. Все снимки сделаны, — объявил я.

— Ты нам карточки потом покажи! — закричали рабочие.

— Обязательно покажу. Все получат по карточке.

Проявлять я пошёл к Лали Дока, потому что дома у нас никаких приспособлений для этого нет. Жалко, что Лали в лагере, он ведь на все руки мастер и здорово бы помог. Но ничего, как-нибудь справлюсь сам.

Дядя Дока встретил меня прекрасно. Сразу же отвёл в ванную, показал бутылки с проявителем и фиксатором и даже предложил помочь.

— Спасибо, не надо. Я сам.

Выключил я обыкновенный свет, включил красный, вложил в проявитель три пластинки и стал ждать. А самого так и подмывает посмотреть, что получилось. Но я даже передержал полминуты, чтобы было наверняка хорошо. И вот вынимаю первую пластинку, подношу к красной лампочке… Ничего не вижу, одна темнота. На второй и на третьей — тоже. Это ничего, подумал я, наверно, из-за красного света, и положил пластинки в фиксатор. Выну из фиксатора и тогда при обыкновенном свете увижу, что получилось. Вынул из фиксатора, посмотрел на свет — ничего. Одна чернота.

Я к дяде Дока.

— Да они у тебя засвечены, — говорит он.

— Как же так? Почему?

— Может быть, слишком большая выдержка… Сколько ты держал?

— Одну двадцать пятую секунды. В закрытом помещении. Снимал пластиночным аппаратом.

— Непонятно, — говорит дядя Дока. — Должно было получиться. Как ты снимал?

Я всё рассказал по порядку.

— …Вставил кассету, потом открыл и навёл на выдержку одна двадцать пятая…

— После того, как открыл кассету?

— Да.

— А объектив предварительно закрыл?

— Нет, не закрыл. Я забыл.

— Вот и засветил. Когда наведёшь изображение на матовое стекло, обязательно закрой объектив. Если вставишь кассету при открытом объективе, непременно засветишь.

Вот тебе раз! Придётся начинать сначала.

Ох как мне было стыдно, когда я выкладывал это папе. Но он ничего. И опять взял на завод.

Пришёл я в цех, а там говорят:

— Молодчина Пишта! Как быстро сделал!

Я еле-еле выкрутился.

— Придётся снимать ещё раз, — говорю. — Резкость не получилась. Станьте, пожалуйста, дядя Букрич, на то же место…

Это было утром, а днём я опять пошёл к дяде Дока и всё проделал заново.

Теперь-то снимки, конечно, получились. Они ещё в проявителе лежали, а очертания уже проступили. Поднёс я пластинку к красной лампочке. Резкость что надо!

Но что это? Что за чёрт! Неужели?..

Тут я просто не выдержал.

У дяди Букрича не было головы. И все остальные были тоже без головы. Нижняя часть получилась, а верхушки не было. Вот это трюк — безголовый!

Выхожу я из ванной, а дядя Дока спрашивает:

— Ну как, получилось?

Я ему показал.

— Мастерски ты их обезглавил.

— Что же мне теперь делать, дядя Дока?

— Первое — не вешать носа. А второе — быть повнимательнее… Ну, рассказывай, как ты делал.

Я опять рассказал всё с начала до конца.

Дядя Дока хмыкнул и говорит:

— Всё было правильно. Должно быть, объектив не в порядке. Ты смотри хорошенько и сравнивай с изображением на матовом стекле. Если не сходится, поставь аппарат на какую-нибудь подставку. Точно заметь, где он стоит, снова сделай наводку на стекло и потом поставь на то же место. Тогда всё получится без объектива.

Прибежал я домой, смотрю в объектив, а он и вправду показывает, как ему хочется. На матовом стекле изображение посредине, а в объективе где-то сверху. А когда в объективе человек целиком, на стекле он без головы.