Посему не будем думать, что пречистая Премудрость через Пророков просто предвозвестила будущее ведение. Но будем сочетать будущее с настоящим и, когда услышим что–то унизительное и чуждое Божественному пришествию Спасителя, не подумаем, что сие сказано непременно о Нем. И напротив того: величественное, приличное одному Божественному достоинству не признаем сказанным о Соломоне, конец жизни которого не был безукоризнен.
Не станем толковать пророчества принужденно и для согласования пророческих выражений впадать в пустые разглагольствования; но сказанное исторически будем понимать благоразумно и изреченное пророчественно — в умозрительном смысле, и явно исторического не превращая насильно в умозрение, и того, что должно понимать умозрительно, — в историю; будем с тем и другим соотносить пригодный и сообразный смысл. Если же найдем такое пророчество, которое и сохраняет в себе историю, и к которому непринужденно можно приложить умозрение, то должно его толковать и в том, и в другом смысле.
106. Диакону Исидору.
На слова:
Когда первозданный человек на самой, так сказать, первой черте своего поприща презрев Божию заповедь, предпочел прелесть врага, ухитрившегося всеконечно его погубить, тогда и тело его соделалось не только смертным, но и весьма подверженным страданиям, потому что много прозябло в нем недостатков. Этот конь стал и тяжелым, и необузданным. Итак, поскольку ко всем перешло это бесславное и более тягостное, чем любая утрата, наследство и по нерадивости произволения увеличилось сие нежеланное достояние, то, придя сюда, Христос соделал тело наше легчайшим посредством Крещения, восставляя его крылами Духа.
Потому предложены нам и большие, нежели ветхозаветным, подвиги и награды. Ему угодно, чтобы были мы чисты не только от убийства, но и от гнева, не только от прелюбодеяния и блуда, но и от похотливого взгляда, не только от клятвопреступления, но и от клятвы. Наравне с друзьями Он повелевает любить и недругов. Да и во всем прочем поприща подвигов Он соделал более длинными и тем, кто не повинуется, угрожал огнем неугасимым, показывая, что подвиги сии не предоставлены любочестию подвизающихся, как нелюбостяжательность и девство, а необходимы.
Ибо там Он предлагал советы:
Ветхозаветные за житие, соразмерное их силам, в награду получили землю и долгоденствие. Ибо сказано:
107. Схоластику пресвитеру Олимпию.
Не могу отрицать, друг: если бы мне удалось убедить их в том, о чем писал недавно, то я предпочел бы это многим дарам и величайшей славе. Доныне предполагал я, что если иные, слушая о лучшем, не вняли умом и сами себя лишили пользы, какую могли извлечь из обращенных к ним слов, то это ставится им в вину, и надеялся, что всякий или просто обратит укоризну на неубедившихся, или не станет упрекать ни меня, ни их. Ты же доходишь до того, что укоряешь меня, притом ничего не имея сказать против меня, но превознося все похвалами и одно только признавая для себя твердою опорой, а именно то, что не смог я убедить. Посему необходимо написать тебе об этом письмо и своим умалчиванием не подтверждать, будто я виновен. Ибо ни с чем не было бы сообразно — тебе писать смело то, чего не надлежало, а мне — медлить с ответом, когда я прав.
Если бы сказал ты все на словах, а не писал в письме, то остался бы я покоен. Но поскольку указал ты на то, о чем и я не молчал и что превышает твою мудрость, наводя на мысль, будто укоряешь справедливо, то начну с того, с чего начал и ты. Желательно было бы не вводить в доказательства ничего горького и презрительного; моя цель — не о других говорить худо, но показать, что сам я не погрешил. Если же самою необходимостью вынужден буду сказать что–либо, то вину сего вменить должно свойству дел, а не намерению пишущего.