Письма

Его зрение, о котором ему, как большинству литераторов, всегда приходилось особенно печься, также весьма сильно страдает от вынужденного пребывания в камере с выбеленными стенами и полыхающим всю ночь газовым рожком; он ощущает постоянную слабость и резь в глазах и с трудом может разглядеть предметы даже на близком расстоянии. Яркий дневной свет во время прогулок в тюремном дворе часто вызывает боль и раздражение в глазном нерве, и в течение последних четырех месяцев мысль о возможной потере зрения была источником мучительного беспокойства. В случае продолжения заключения прогрессирующее помешательство и помутнение рассудка почти неизбежно усугубится слепотой и глухотой.

Податель петиции испытывает и другие опасения, о которых он не будет распространяться ввиду недостатка места; безумие представляет собой главную для него опасность и причиняет ему самый мучительный страх, и он молит о том, чтобы уже долго длящееся заключение и сопутствующие ему беды были сочтены достаточным наказанием, чтобы оно не длилось долее и не превращалось в бессмысленную месть, доводящую до полного распада и унижения как тело, так и душу.

Оскар Уайльд

146. МИСТЕРУ СТОКЕРУ И МИСТЕРУ ХЭНСЕЛЛУ {153}

[Тюрьма Ее Величества, Рединг]

31 декабря 1896 г.

Джентльмены, сим уполномочиваю Вас быть моими поверенными во всех делах, касающихся моей семьи, как в отношении моей доли в имуществе жены, так и в отношении опекунства над моими детьми. Прошу Вас также уведомить адвокатов моей жены (фирма «Харгроув и сын», Виктория-стрит, 16, Вестминстерское аббатство), что я желаю, чтобы все необходимые сношения их со мной осуществлялись через Вас. Думаю, не ошибусь, если скажу, что мистер Мор Эйди или кто-то через него уже ввел Вас в курс дела, но я озабочен тем, чтобы — ради Ваших профессиональных интересов и ради моих — мои пожелания и суждения передавались Вам, скрепленные моей подписью.

Считаю вполне справедливым, что опека над моими детьми возложена на жену и только ей дано право назначать опекунов в случае ее болезни. Тогда, полагаю, я буду иметь возможность общаться с детьми «через разумные интервалы и по поводам, которые будут одобрены опекунами». В остальном я готов положиться на жену и обязуюсь не предпринимать никаких попыток увидеть детей, а общаться с ними только при ее участии. Я согласен и с тем, что дети будут носить другую фамилию — жена уже нашла таковую в анналах своей семьи. Я не буду жить с ними в одном городе, но уж если жить где-то, то я предпочту Брюссель. Обо всем этом я написал жене и сообщил м-ру Харгроуву.

Что касается финансовых дел, то 150 фунтов годовых, предложенных мне женой, — сумма весьма ничтожная. Я рассчитывал хотя бы на 200 фунтов. Насколько я понимаю, жена мотивирует тем, что хочет выплатить за меня долг своему брату, м-ру Отто Ллойду, возвращая ему ежегодно 50 фунтов. Думаю, я имел бы эти 200 фунтов, если бы выплатил долг сам, и м-р Эйди со мной согласен. Но я не хочу придираться к условиям договора, хотя и не считаю их справедливыми. Согласно брачному контракту, наш доход составляет 1000 фунтов в год, после смерти матери миссис Уайльд он еще увеличится.

Что до моей пожизненной доли, я искренне надеюсь, что получу хотя бы половину ее. Жена не понимает, что если я переживу ее и дотяну до преклонного возраста, моим детям не очень-то приятно будет иметь несчастного отца, прозябающего в нищете и вынужденного просить их о помощи. Со всех точек зрения такое положение недопустимо. Если я переживу жену, мне хотелось бы, чтобы ничто не вынуждало меня беспокоить детей. Я надеялся, что хотя бы половина моей доли будет мне гарантирована, но был сбит с толку письмом мистера Харгроува, которое прилагаю. Что касается другой половины, то если бы ее удалось получить, у меня была бы возможность закрепить ее за детьми — это явилось бы доказательством моей любви к ним и искренней заботы об их благополучии в будущем.