Письма Баламута. Расторжение брака

– Эй, гляди! – сказал учитель.

Мы стояли у каких-то кустов, и я увидел за ними, как встретились еще один призрак и светлый дух. Сперва мне показалось, что призрака я вроде знаю, но потом я понял, что я просто видел на земле его фотографию. Он был знаменитым художником.

– Господи! – воскликнул он, оглядевшись.

– Ты хочешь о чем-то Его попросить? – сказал Дух.

– То есть как это? – не понял Призрак.

– Ты же Его позвал.

– А, вон что!.. Да нет, я хотел сказать: «Черт!..» Или что-нибудь такое. В общем… ну, сами понимаете… хорошо бы все это написать.

– Ты сперва погляди.

– Что, у вас писать не разрешают?

– Нет, пожалуйста, только лучше сперва посмотреть.

– Да я смотрел. Видел, что надо. Ах, этюдника не захватил!

Дух покачал головой, сверкая волосами.

– Тут это ни к чему, – сказал он.

– В каком смысле? – спросил Призрак.

– Когда ты писал на земле – верней, когда ты начал писать, – ты ловил отблески рая в том, что видел. Если тебе удавалась картина, их видели и другие. А тут и так рай. Отсюда отблески и шли. Нам незачем рассказывать о нем, мы его видим.

– Значит, у вас писать незачем?

– Нет, писать можно и у нас. Когда ты станешь таким, каким тебя Бог задумал (ничего, мы все это прошли), ты увидишь то, что дано увидеть только тебе, и тебе захочется с нами поделиться. А сейчас – рано. Сейчас – гляди.

Оба помолчали. Наконец Призрак вяло произнес:

– Очень буду рад…

– Что ж, идем, – сказал Дух. – Обопрись на мою руку.

– А мне скоро разрешат писать? – спросил Призрак.

Дух засмеялся.

– Ну, если ты об этом думаешь, тебе вообще писать не удастся, – сказал он.

– То есть как?

– Если ты смотришь только для того, чтобы писать, ты ничего не увидишь.

– А для чего художнику еще смотреть?

– Ты забыл, – сказал Дух. – Ты сам начал не с этого. Твоей первой любовью был свет, и ты начал писать, чтобы показать его другим.

– Ах, когда это было, – отмахнулся Призрак. – С тех пор я вырос. Вы, конечно, видели мои последние работы. Меня интересует живопись сама по себе.

– Да, и мне пришлось от этого лечиться. Если бы не благодать, каждый поэт, музыкант и художник ушел бы от первой любви в самые глубины ада. Понимаешь, никто не останавливается на искусстве ради искусства. Потом уже любят одного себя, свою славу.

– Кто-кто, а я… – обиделся Призрак.

– Вот и хорошо, – сказал Дух. – Мало кто из нас мог это сказать, когда сюда явился. Но это ничего. Это воспаление исцеляет наш источник.

– Какой источник?

– Там, в горах. Он холодный и чистый. Когда из него напьешься, забываешь, кто написал картину, ты или не ты. Просто радуешься. Не гордишься, не скромничаешь, а радуешься.

– Великолепно… – откликнулся Призрак без должного пыла.

– Что ж, идем, – сказал Дух, и они прошли несколько шагов.

– Здесь есть интересные люди? – спросил Призрак.

– Да, – сказал Дух, – здесь все интересны друг другу.

– M-м… я, собственно… я имел в виду наших. Увижу я Моне? Увижу Сезанна? Увижу…

– Наверное, если они у нас.

– А вы что ж, не знаете?

– Конечно, нет. Я тут недавно. Как их встретишь? Нас, художников, здесь много.

– Они не просто художники! Они знаменитости.

– Какие тут знаменитости! Как ты не поймешь? Здесь, у нас, все – в славе.

– Вы хотите сказать, что у вас нет известных людей?

– Все известны. Всех знает, всех помнит, всех узнает Единственный, Кто судит верно.

– А, да, в этом смысле, – совсем опечалился Призрак.

– Идем, идем, – сказал Дух, так как новоприбывший вроде бы упирался.

– Что ж, награда наша – слава среди потомков, – проговорил Призрак.

– Ты что, не знаешь? – удивился Дух.

– О чем?

– О том, что нас с тобой никто не помнит на земле.

– То есть как?! – И Призрак вырвал руку. – Значит, эти чертовы неорегионалисты взяли верх?

– Ну конечно! – радостно ответил Дух. – Ни за твою, ни за мою картину и пяти фунтов не дадут. Мы вышли из моды.

– Пустите меня! – возопил Призрак. – В конце концов, у меня есть долг перед искусством! Я напишу статью. Я выпущу манифест. Мы начнем издавать газету. Пустите, мне не до шуток!

И, не слушая Духа, Призрак исчез.

Слышали мы и такой разговор.

– Нет, нет, об этом и речи быть не может! – говорила еще одна Призрачная дама Светлой женщине. – И не подумаю остаться, если надо с ним встретиться. Конечно, как христианка я его прощаю. А большего не проси. И вообще, как он тут очутился? Хотя это дело ваше…

– Ты его простила, – начала Женщина, – значит…

– Простила как христианка, – уточнила еще раз Дама. – Но есть вещи, которых забыть нельзя.

– Я не понимаю, – снова начала Женщина.