Письма и документы. 1917–1922

Хорошо было бы где-нибудь отметить, что Григорий Алексинский [629] против обыкновения рассказал в «Matin» [630] правду об экспроприаторском прошлом Красина и Литвинова [631] , но умолчал об одном, что сам принимал участие в этих денежных операциях и, участвуя в качестве члена следственной комиссии под председательством Чичерина в расследовании этого дела, яро боролся против раскрытия его подробностей.

Письмо П. Б. Аксельроду, 17 сентября 1921 г

Дорогой Павел Борисович!

Окончательно уезжаю послезавтра, сначала в Франкфурт, где будет заседание венской экзекутивы [632] , а потом в Берлин. Как только буду иметь постоянный адрес, дам Вам знать.

Вчерашний последний осмотр у врача подтвердил, что мои легкие в полном порядке. Таким образом, я могу считать себя «приведенным в норму» и по этому поводу вспомнить прежде всего об оказанном Вами содействии, без которого не смог бы прожить здесь так долго, как это требовалось для излечения.

На первое время мне предписан все же некоторый режим, ради которого благоразумнее будет водвориться сначала в Берлине, чтобы слишком резким переходом и сутолокой не подвергать себя риску. Но думаю, что уже сравнительно скоро смогу направиться в Париж, тем более что сообщаемое Вами решение друзей о поддержке «Вестника» позволяет надеяться, что газета теперь станет на ноги и что мы сможем даже расширить нашу работу (я очень подумываю о создании немецкого бюллетеня о России) без того, чтобы я должен был безотлучно оставаться в Берлине.

Секрет друзей мы, конечно, соблюдем самым строгим образом; я потому и им не пишу, а прошу Вас передать им нашу сердечную благодарность за это решение, которое приходит как нельзя более кстати: мы получили известие, что ЦК удалось, несмотря на весь террор, созвать совещание провинциальных работников, которое, между прочим, решило в благоприятном смысле вопрос, поднятый нашими пленниками (Сергеем, Федором Ильичом и другими), и вызывавшее практическое Bedenken у некоторых: о создании рядом с легальной организацией нелегального аппарата для систематического транспорта, распространения и перепечатки [статей] «Вестника». Пишут, что есть для этого подходящие люди и к работе приступлено. В такой момент наша непрерывная работа здесь особенно необходима (между прочим, мы выпустим по-русски последнюю брошюру Каутского против Троцкого). Если план широкой постановки транспорта осуществится, я подумываю о выпуске пары-другой брошюрок, рассчитанных на широкие массы.

Ну, всего хорошего. Хорошо ли устроились на новом месте? Обнимаю.

Ю. Ц.

Письмо П. Б. Аксельроду, 12 октября 1921 г

Дорогой Павел Борисович!

Все откладывал письмо к Вам в ожидании, что найду комнату и смогу сообщить Вам постоянный адрес. Только теперь это удалось сделать: здесь нынче нелегко найти комнату. […]

Переезд в Берлин, кажется, нисколько не отразился на моем здоровье, и я чувствую себя вполне хорошо.

Как Вам теперь? Скоморовский говорил, что, когда он уезжал, Вы себя хорошо чувствовали. Как с Вашими планами переезда в Берлин? Вашу идею мы решительно поддерживаем. Здесь все-таки гораздо больше ощущается связь с Россией, чем в Париже, и Ваше участие в судьбах партии будет более непосредственным. Да и с европейским движением, мне кажется, Вы будете связаны больше, чем в Париже. Каутские очень обрадовались, узнав, что Вы предполагаете приехать. Когда Вы думаете собраться? Надо, чтобы мы знали заранее, чтобы отыскать для Вас подходящую квартиру.

Здесь у нас число меньшевиков все увеличивается. Между прочим, приехал Панин [633] с семьей после тяжелого несчастья, которое их постигло: их старший сын, который был так болен, умер недавно. Оба они совсем разбиты. Он занимает здесь «важное» место при здешней советской коммерческой миссии (по части переговоров о концессиях). Приехал также Чарский [634] , уехавший из России уже полгода назад, но застрявший в Риге и Ковно. Очень болен, по-видимому. И Панины, и он просили переслать Вам привет.

Из России вести все те же: за исключением пары десятков человек, наших продолжают держать в тюрьмах. Новая экономическая политика завоевывает себе, по-видимому, все новые позиции: основали Государственный банк, вводят много денежных налогов, сдают в аренду все, на что находятся охотники. Удастся ли таким образом поднять промышленность, большой вопрос, но что эта политика разложит и расколет большевиков, становится все более очевидным. Любопытный пример: нижегородский комитет коммунистов опубликовал результат «чистки партии» в губернии. Исключено несколько сот человек за пьянство, взятки и т. п. дела и около 150 человек «за уклон в сторону меньшевизма». Очевидно, это либо чересчур горячие сторонники новой экономической политики, либо недовольные рабочие, которые повторяют наш лозунг «свободно избранных Советов».

От парижских друзей мы первый взнос получили. Нужно бы им напомнить о втором, потому что их берлинские представители, не уверенные, что это ежемесячный платеж, без особого приказа не выдадут.

Москвичи молят о деньгах для кормления сидящих в тюрьме; того, что мы им послали, не хватает и на половину сидящих. При случае поговорите с Реноделем, чтобы французы хотя бы среди своих «верхов» собрали пару сотен франков в пользу наших сидящих. До сих пор только немецкие рабочие кое-что собрали, да и то поднявшаяся кампания в пользу голодающих прекратила эти сборы. А между тем наши пишут, что 10–12 тысяч марок в месяц могли бы обеспечить всех сидящих.

Ну, надо спешить в типографию выпускать номер восемнадцатый. Крепко обнимаю.

Ю. Ц.

Письмо П. Б. Аксельроду, 30 октября 1921 г

Дорогой Павел Борисович!

Получил Вашу открытку. Перед тем от общих друзей получили очередную тысячу франков и сверх того 500 франков на заключенных. Это на советскую валюту составит миллиона 3–4, то есть сумму весьма внушительную. Ваши же 3000 марок почти удваивают эту сумму. Но я боюсь, не чересчур ли Вы уже урезали себя? Это было бы совсем напрасно, тем более что теперь на заключенных начинают поступать приличные суммы, так что они нуждаться не будут. Во всяком случае, что касается меня, то больше мне денег не присылайте: этих 4 тысяч мне хватит на два месяца, а за это время должен приехать мой издатель (моих воспоминаний), который по условию должен меня обеспечить.

Вы ничего не пишете о Вашем плане переезда. Конечно, торопиться – поскольку это связано с Вашими работами и лечением – особенно не нужно, но, раз Вы вообще решили переезжать, то хорошо было бы, если бы Вы это сделали до начала настоящей зимы: все-таки переход из одного климата в другой требует осторожности. Хотелось бы, во всяком случае, чтобы новый год мы «встретили» с Вами вместе. Мне кажется, что здесь Вы себя будете чувствовать все-таки ближе к России (достаточно того, что мы уже получаем теперь регулярно большевистские газеты).

Последняя политическая новость – ползущие со всех сторон по иностранной печати слухи о предстоящем якобы «соглашении» большевиков с нами и эсерами и даже об уже начавшихся переговорах. Слухи идут с разных сторон, попадают в такие солидные органы, как «Times» [635] , где было сказано, что большевики вызвали меня в Москву для переговоров о коалиционном кабинете [636] , и как голландский очень солидный «New Rotterdam Currant» [637] , где было сказано, что Ленин ведет переговоры со мною и Черновым. Слухи так упорны, что их объяснять случайностью нельзя, и их можно, по разным данным, объяснить двояким образом: или часть большевиков и bolshevisant’ ов [638] (из связанных с Красиным) пускает их, чтобы склонить общественное мнение Европы к согласию на заем (дескать, происходит в России эволюция к соглашению); либо некоторые европейские правительственные круги этим путем делают указание большевикам, в каком направлении они должны «реформироваться», чтобы привлечь иностранные капиталы. В пользу последнего объяснения есть у нас кое-какие данные, позволяющие думать, что и английские, и германские политические круги намекают большевикам на необходимость хотя бы такого рода уступок. В самой России, где всех наших продолжают держать, следов подобного «соглашательства» не видно, хотя говорят, что среди большевистских «вельмож», поддерживающих Ленина в ставке на капитализм, есть люди, думающие о том, что изолированными большевики не устоят и будут сметены союзом советской буржуазии, «спецов» и военных (объективно, конечно, самый правдоподобный исход из теперешнего противоречивого положения).

Советую Вам прочесть в 7-й книжке «Современных записок» [639] письмо из России: оно дает очень живую картину перерождения коммунистической партии в бонапартистскую или термидорскую. Решительно все наблюдения сколько-нибудь вдумчивых людей – и русских, и иностранцев, – приезжавших за последнее время, сходятся на этом констатировании образования «нового русского общества» – насквозь буржуазно-индивидуалистического, – родившегося под суровой ферулой [640] большевистской диктатуры. Весь вопрос в том: настолько ли далеко подвинулась экономическая разруха, чтобы сделать для этой мелкой буржуазии невозможным выделить из себя новую крупную буржуазию, то есть пришла ли уже Россия в такое состояние, что иностранный капитал превратит ее, более или менее, в колонию без местной национальной буржуазии. На этот вопрос факта [641] трудно ответить. Скорее развитие пойдет средним путем, и часть народного хозяйства новая туземная буржуазия все-таки сумеет захватить и отстоять от иностранцев.

Читали ли Вы в последних номерах «Вестника» статьи Сумского? [642] Это – новый наш сотрудник (из «Киевской мысли» [643] ), недавно приехавший (партийный человек), который подает большие надежды.

Чувствую себя хорошо, несмотря на уже наступившую осень. Не видал еще Каутских после их возвращения из Копенгагена, где он читал серию лекций.

Всего хорошего. Привет Ираклию Георгиевичу. Обнимаю. […]

Ю. Ц.

Письмо С. Д. Щупаку, 2 ноября 1921 г

Дорогой Самуил Давидович!

Вчера вечером пришла Ваша телеграмма. Посылаю Вам прилагаемое письмо для отправки. Надеюсь, оно придет еще вовремя.

Насчет отправки посылок мы поговорим и решим в четверг. В Париже наши хотят устроить, совместно с эсерами, Красный Крест для помощи заключенным. Мы ничего не имеем против совместного с эсерами Креста, но боимся, чтобы в Париже такое предприятие не попало в руки «беспартийных демократов» а lа Степ. Иванович, т-те Плеханова [644] , Айзенштат и т. п., которые из всего хотят сделать место для проявления своей «политич[еской] личности» и будут только портить. Здесь тоже Звездич и такая публика пытаются «пристроиться» к подобному Красному Кресту, и часть нашей публики было клюнула, но мы не намерены этого поддерживать. Лучше меньше собирать силами одних соц. партий, чем путаться со всей этой никчемной публикой.

Как Вам нравится нота Чичерина? [645] Думаю, что большевики сильно опоздали: полгода назад, когда антагонизм между Англией и Францией был еще сильнее, они могли бы признанием долгов кое-чего добиться. А теперь, судя по «Temps», с ними начнут говорить о политических уступках, чтобы в конце концов поставить ультимативно вопрос о серьезном финансовом контроле. Пока что своему престижу в европейских массах они нанесли серьезный удар.

Из России уже три с половиной недели не имеем никаких писем, что начинает даже беспокоить. Приехавшая из Москвы девица, видевшая Рубина [646] 20 октября, передавала, что все по-прежнему сидят и теперь еще меньше надеются на освобождение, чем прежде. О моих ничего не могли сообщить. Боюсь, что Рите не удалось получить паспорта.

От Павла Борисовича имел всего лишь одну открытку. О своем переезде в Берлин он что-то не пишет.

По-видимому, французский конгресс прошел достаточно бледно. Я послал туда большое приветственное письмо с описанием большевистских репрессий по отношению к нашей партии. До сих пор французы ни одного су для нас не собрали!

Не надоело ли Вам уже в Латвии?

У нас ничего нового. Финансовые дела «Вестника» несколько улучшились: кое-кого из меньшевистских «буржуев» удалось обложить «налогом», и если так пойдет, то мы будем обеспечены, несмотря на растущую дороговизну расходов. Ева Львовна собирается ехать на время в Свенцяны выручать свою старшую дочку, которая вырвалась из Сов. России и не может добиться выезда из Польши.

Здоровье мое прилично, несмотря на осеннюю погоду. А ваше как?

Ну, всего хорошего. Спешу на почту. Жму крепко руку.

Ю. Ц.

Из письма С. Д. Щупаку, 25 ноября 1921 г

Дорогой Самуил Давидович!

Чек Мазовера [647] получил. Сообщите, получили ли 1000 марок, которые Ева Львовна должна была выслать Вам по получении мною Вашего предыдущего письма (она сейчас уехала в Вильну к своей дочери, и я не уверен, что она перед отъездом исполнила поручение). Если не получили, я вышлю Вам все 1330 марок.

Дела «Вестника» теперь недурны, можно было бы сказать, что мы обеспечены на несколько месяцев, если б не полная невозможность строить какие-либо расчеты при нынешнем состоянии валюты. Пока жизнь дорожает, хотя и чуть ли не с каждым днем, но медленно (сравнительно); но в конце концов, если пропорция 1 доллар – 250–300 марок останется надолго, то цены должны будут учетвериться по сравнению с прошлогодними. Во всяком случае, здесь жить становится уже не так легко. Особенно скверно с квартирами и комнатами, которые и дорожают ужасно, и ненаходимы. А между тем сюда ежедневно перебираются все новые и новые россияне. Особенно бегут из Парижа. Уже сюда переехали и Минский [648] , и Алексей Толстой [649] , и еще кой-какие писатели. И вдобавок: объявился Степан Иванович, которого, как видно, Петр Пильский [650] окончательно не пустил в «Сегодня» [651] . Он приехал с женой и устроился в «Голосе России». Но, оказывается, его нахальство еще больше, чем Вы думали на основании его обращения к Вам. Ибо он немедленно по приезде подал заявление о желании вступить в наш с[оциал]-д[емократический] клуб (и жена тоже). Скромно ссылается на то, что 23 года работал в разных с.– д. организациях. Получит, конечно, должный ответ.

Здесь тоже довольно холодно. Я покашливаю, но чувствую себя неплохо. Последние письма из России были невеселы: сидящие там по провинциальным тюрьмам приуныли (очень уж там плохо). В Бутырке, по словам Бориса Ивановича [Николаевского], от которого получили письмо, живется теперь сносно. Освободили Андрюшу Кранихфельда; остальные все сидят. Рите Каменев, вопреки торжественному обещанию, не устроил паспорта за границу.

Да! Лебедева [652] я нашел, и он письмо мне передал. Что касается Зензинова, то, как мне кажется, через него я Вашего письма не получал, ибо, помнится, все полученные от Вас письма были с латвийским штемпелем.

Пав. Бор. пишет, что в январе обязательно переберется сюда. О грузинах говорят, что они твердо решили перебраться в Вену.

Насчет книжного заказа для латышей справлюсь у Штейна.

«Роста» [653] категорически опровергает как покушение на Чичерина, так и аресты эсеров, якобы последовавшие затем. Как видно, действительно, латышей кто-то надул; теперь в Берлине уйма буржуазных корреспондентов, так что если б что-либо подобное было, теперь, наверное, уже где-нибудь были бы подробности. А вот насчет отставки Богданова (председателя Совнархоза), которая якобы последовала потому, что ему отказались дать серьезные гарантии против ЧК для представителей иностранных капиталистов, разъезжающих по провинции, – это похоже на правду, хотя здесь в миссии тоже опровергают.

Если уже видели 20-й номер, то прочли о том, как «вычищали» из РКП не только Стеклова, но и Луначарского, и Бонча, а также почти всех бундистов. Передают, что Эстер [Фрумкину] [654] «экзаменовали» насчет твердости убеждений так: «А согласны ли Вы со статьей Ленина о необходимости очистить РКП от бывших меньшевиков?»

Каутские видели Горького [655] (по его желанию) и говорят, что он настроен вовсе не большевистски; советуют мне с ним повидаться (он справлялся обо мне). Я что-то не решаюсь сделать первый шаг. […]

В Польше арестовали жену Гроссера. Вообще, там, как видно, начинается полоса белого террора.

Ну, всего хорошего. Жму крепко руку.

Ю. Ц.

Письмо П. Б. Аксельроду, 3 декабря 1921 г

Дорогой Павел Борисович!

Давно Вам не писал, потому что накопил десятки неотвеченных писем и никак не мог справиться. С наступлением холодов стал, по обыкновению, простуживаться, но, кажется, в этом году мои насморки и кашли менее злокачественного характера, да я их и не запускаю и принимаю меры предосторожности, так что чувствую себя все-таки хорошо.

Из России очень печальные вести, о чем сможете судить по 21-му номеру «Вестника». Наших снова «потрепали» и в Москве, и в Петербурге, и в Ростове, так что на свободе осталась совсем малая кучка, да и из тех некоторые скрываются, так как за ними уже приходили арестовывать. В некоторых тюрьмах положение так ужасно, что со дня на день можно ждать какой-нибудь трагедии. В Москве «сидится» лучше, но товарищи уже совершенно измучены 10-месячным сидением (не говоря уже об эсерах, которые сидят по два года, как Гоц, и более). Сергей уже лежит все время: от болезни сердца у него образовались отеки. Впрочем, и оставшиеся на свободе товарищи во многих случаях физически разбиты. Получили известие, что Софья Моисеевна Зарецкая, по-видимому, безнадежно больна (она в Тифлисской больнице, у нее грудная жаба). […]

Дела «Вестника» (денежные) настолько теперь, благодаря помощи друзей, поправились, что можно думать о расширении нашей работы. Хочу поставить обязательно информационный бюллетень на немецком языке, так как без такого специального бюллетеня партийная немецкая пресса почти не информирует о России.

Наша агитация по поводу заключенных имела один приятный результат. Один здешний известный капельмейстер обратился к нам и независимым с предложением организовать грандиозный концерт в пользу заключенных в Советской России социалистов и организовать его с лучшими немецкими артистами (что он гарантирует) при посредстве обеих с[оциал]-д[емократических] партий. […]

Из России сообщают, что все больше на фоне «новой политики» усиливается политическое значение военных элементов, так что даже «чека» оттесняется на второй план. Передают, что один из наших разговаривал с одним из самых влиятельных генералов и спросил его, когда же будет термидор, на что получил ответ: термидор уже произошел (новая экономическая политика), а теперь мы уже подходим к 18 брюмера [656] . Всего вероятнее, что военные круги так себе и представляют дело и готовятся к брюмеру.

Получили письмо одного из наших товарищей из ЦК, который посетил Грузию. То, что он пишет о хозяйничании там большевиков, вполне совпадает с тем, что печатают об этом грузины; подтверждает он и всеобщую к ним ненависть (письмо это появится в № 22). Но он же сообщает и весьма неутешительный факт: под влиянием гнета «оккупантов» самый невыносимый шовинизм охватил все слои. Насколько это отражается на настроении самих социал-демократов, видно из такого факта: наши товарищи, находящиеся в Тифлисе, хотели нести красное знамя в процессии, сопровождающей похороны умершего в тюрьме Чичинадзе [657] . Устроители им заявили: сегодня Грузия хоронит своего военного министра, а не социал-демократического деятеля, поэтому никаких партийных знамен не может быть допущено. Ничего доброго от этого развития национализма я не вижу, ибо Грузия слишком мала и беспомощна, чтобы отстоять свою независимость от России, не превратившись в полного вассала какой-нибудь другой державы.

Между прочим, обратите при случае внимание Сухомлина на такое обстоятельство: Вы знаете, вероятно, что эсеры хотели поставить свою газету в Риге и что им помешали большевики, обещавшие латышскому правительству экономические льготы, если они не пустят эсеров. Теперь «Frankfurter Zeitung» , которая вообще пользуется репутацией осведомленности, печатает корреспонденцию из Риги, в которой сказано, что за эсеров хлопотал настойчиво французский посол de Martel и что не кто иной, как Зензинов, мотивировал (перед французами) желательность основания в Риге эсеровского органа необходимостью борьбы с «немецким влиянием». Надо заметить, что в здешних общественных и политических кругах до сих пор держится (с войны) подозрение, что меньшевики и эсеры – «антантская» партия, чем ловко пользуются большевики в своей дипломатической работе. В частности, ввиду этого уже несколько раз эсерам отказывали в визе. Не думаю, чтоб Зензинов буквально так говорил, но боюсь, что к протекции французов они прибегали, а это должно было породить двусмысленность.

Ева Львовна с неделю уже уехала к дочке в Вильну.

Как идут Ваши воспоминания? И как Вы себя чувствуете с наступлением зимы? Все наши шлют привет. Крепко жму руку.

Ю. Ц.