Письма Йони: портрет героя

Батальон мой считается первым в бригаде, и это не только мое мнение. При всей скромности, следует признать, что батальон действительно хорош. Как всегда, я тут же прибавляю, что еще много осталось сделать и что работе нет конца. Но сегодня уже десять месяцев, как я командир (время бежит), и вскоре кончаю с этой должностью. Возможно, что проработаю больше года, но не намного. До сих пор не энаю, что предполагается дальше в танковых войсках, но допускаю, что речь идет о помощнике командира бригады или о чем-нибудь подобном. Если приду в часть зимой, то в танковые войска вернусь лишь года через три. Это – большой срок, и оставаясь в танковых войсках, я бы значительно продвинулся.

Но я не слишком стремлюсь к чинам. Не находясь в танковых войсках, я бы успел и учиться и быть в части, которая, несмотря ни на что, меня до сих пор интересует. Вопрос остается открытым, но привлекательный момент во всем этом – возможность учиться и отдохнуть.

О происходящем в стране нет надобности писать подробно, все ведь всем известно. Продают нас. Встретимся в следующей войне.

Возможно, что в ближайшее время войны не будет, потому что зачем же арабам воевать, если они все получат даром?

Мы все здесь рады слышать, что вы здорово трудитесь ради нашего общего дела, то есть для того, чтобы мы продолжали существовать. Доволен вашими успехами в этой области. Хотелось бы знать подробности об этой в высшей степени важной работе.

Неделю назад получил от отца ответ на мое ностальгическое письмо родителям. Просто вспомнил о детских годах и погрузился в прошлое. Как видно, отца в результате охватило чувство, будто он нас забросил. Я напишу и попытаюсь ему объяснить, что ничего плохого не случилось, что мы все трое о-кей, здоровы и благополучны, и что воспитание наше было успешным. Попытайтесь их немного успокоить, потому что мне кажется, что мое письмо вызвало чувства, которые я не рассчитывал и не хотел пробуждать. Просто заскучал о прошлых временах. Знак, что старею.

Несколько дней назад побывал на улице Порцим, побродил по двору и сказал Брурии, что играл здесь в салочки, и вдруг сообразил и прибавил, что было это 20 лет

»язад. Что вы на это скажете?

Мы с бешеной скоростью мчимся во времени, и нам кажется, что время от нас бежит. Занимает меня мера времени в его отношении к жизненной цели.

Идо и Дафна – по-прежнему чудесная пара. Идо, как мне кажется, довольно много занимается, делает успехи в учебе и, к моей радости, получает от этого удовольствие. Дафна по-прежнему всех чарует. Смотришь на них – и улыбаешься от удовольствия.

Моя Брур! 25. 2. 75

Сейчас вечер, нет света, и я в роли "обеспокоенного командира". Обнаружил сегодня, что у меня есть один командир взвода, который не справляется как следует со своей должностью, и на его счет у меня возникли опасения.

Ть* не представляешь, до какой степени это дело меня беспокоит. Каждый офицер – на вес золота, и я удивляюсь, как случилось, что этот от меня ускользнул. Есть, разумеется, причины, и их даже много, объясняющие его вопиющее незнание местности, и тем не менее… я неспокоен.

Конечно, зло можно исправить, и сделать это не так сложно, но я снова убеждаюсь, что должен этим заниматься лично, оказывая непрерывное давление, а не ограничиваться руководством сверху и подробными инструкциями. Кроме личного вмешательства, иного пути выяснить дело до конца нет. Так как этот факт для меня не слишком нов, я озабочен вдесятеро тем, что не обратил на того офицера внимания раньше.

Пишу при свече. Романтично, но не практично.

Сегодня вечером дал урок топографии всем командирам танков, и каждые четверть часе гас свет, пока не погас совсем. После этого тьма воцарилась во всем лагере, и сейчас против меня целая батарея ханукальных свечей разной величины отражается в лежащем на столе стекле.

Я по тебе скучаю, но не в состоянии в этот момент отделить мои мысли о тебе от армейских проблем. Как всегда, когда я чем-нибудь озабочен, я не могу, пока не

решу беспокоящей меня проблемы, от нее на долгое время отрешиться. Так и буду снова* и снова к ней возвращаться, пока ее не решу. Например, сейчас: я хочу, чтобы настало завтра, чтобы был дневной свет и чтобы продолжать давление на систему, двигая дело в нужном направлении.

Пишу тебе все это, потому что хочу подключить тебя хотя бы к части того, чем я занят. Я рассказываю тебе о том, что меня угнетает, а не о том, что в полном порядке. Порядок – это состояние обычное.

Но даже внутри общего "порядка" я всегда нахожу что-нибудь, что требует исправления, чтобы не было соблазна почить на лаврах.

[К Брурии] 25. 3. 75