Письма Ю. К. Терапиано В. Ф. Маркову (1953–1972)

Был здесь проездом Ю. Иваск, но занимался и говорил больше о литературных архивах²²⁰, чем об «Опытах» и литературе, так что впечатление у нас о нем осталось смутное.

«Опыты» слишком удалены от Парижа, чтобы стать, как «Числа», «своим журналом», благодаря чему они «ни то ни се» – не «просто журнал», как, например, скучный «Новый журнал» или гнусное «Возрождение», и не «настоящий литературный журнал», которым они могли бы стать, – какой-то не вполне воплотившийся эстетический опыт!

Я тоже перечитал недавно Гончарова («Обрыв») – и был многим разочарован. Чего-то весьма существенного Гончарову не хватает, – думаю, как раз «писательской органичности», говоря попросту – таланта.

В Париже сейчас еще «летний сезон» – до конца сентября, нет ничего нового.

Желаю Вам всего доброго. Ирина Николаевна передает Вам привет.

Ваш Ю. Терапиано

42

9.XI.58

Дорогой Владимир Федорович,

Наконец комитет «Рифмы» образовался и приступил к действию. Вчера сдал Вашу рукопись, она вскоре пойдет в набор.

Выйдут две книги покойных – находившиеся давно в печати; книга Раисы Блох (погибла в депортации) и И. Яссен, а затем – Ваша. Книга Р. Блох готова, это вопрос дней, книга Яссен – должна быть готова в декабре, так что Ваша – в начале 1959 года. (Ошибку исправил).

Какая ужасная история с Пастернаком! И он был неосторожен: ведь знал же, с кем имеет дело, когда передавал за границу свою рукопись. Напечатать хочется каждому; но он ведь имел уже в 1956 г. письмо от редакции «Нового мира», с детальнейшим разбором, так что у него не могло оставаться сомнений в том, как большевики будут относиться к его книге. (Опубликовано это письмо в «Литературной газете» от 25/Х.)

А эмиграция, с своей стороны, выявила всю «контрреволюцию», которая содержится в «Докторе Живаго». В результате пришлось каяться и просить позволить остаться в России, т. е. верх унижения и несчастья. Что именно заставило – можно только гадать (семья? судьба сыновей? прямая угроза лично ему?). Конечно, я рассматриваю это в плане отношения к человеку. В плане же политическом ход с Нобелевской премией дал, что должен был дать – международный скандал, и еще раз подтвердил, какие в «свободной» СССР существуют порядки. Впрочем, только самые наивные иностранцы могли в этом сомневаться и раньше. В общем, все здесь жалеют Пастернака и находят, что его положение воистину ужасное.

Что же касается до оценки романа, французская критика находит в нем ряд недостатков с точки зрения композиции романа, обнаруживающих, что автор – поэт, а не прозаик, но, наряду с этим, отмечают ряд замечательных образов (особенно – природа и человек) и в общем считают произведение «замечательным», «заслуживающим премии».

Я не читал французского текста, хотя мог бы. Говорят (читавшие), что перевод сделан не блестяще и чувствуется, что это «перевод с перевода». (Я жду русского текста.)

Еще хуже – перевод, сделанный в Голландии группой каких-то «Ди-Пи» с италианского на русский – там уже просто не пастернаковский язык, а «дипийский».

В «Новом русском слове» объявлено о печатании (предстоящем, с 10/Х) «Доктора Живаго» – интересно, с подлинника ли (находящегося у италианского издателя и якобы уступленного им – для печатания по-русски – Batakany) или же это та же дипийская версия, которую повторяет «Новое русское слово»?

В книге Г. Иванова (выпущенной «Новым журналом» с ужасной – по содержанию и по языку статьей Р. Гуля – кому нужно его «предисловие» к стихам Г. Иванова?), между прочим, хорошо стихотворение, посвященное Вам²²¹. (Написал об этой книге и «покрыл» Гуля: «Эти (и подобные им) прекрасные стихотворения Г. Иванова, – пишет он, – ввергают многих в состояние одеревенения с обвинениями поэта в зауми».)

Вот уже около месяца в нашем «Доме» живет И. Одоевцева²²².

Относительно болезни, от которой умер Иванов, – полная путаница. Сначала говорили: «сироз» («цироз» по-русски, т. е. окаменение печени), затем – «рак крови»; Одоевцева уверяет, что Иванов умер от «болезни сердца», «при которой очень вредно было жить на юге», в общем – понять нельзя, да теперь – и все равно!

Интересно будет знать Ваше отношение к последней книге.

Мне кажется, представление о том, что именно в послевоенные годы Г. Иванов «дописался» до самых замечательных стихов – сильно преувеличено. «Орлы двуглавые», «отвратительный вечный покой» как раз не лучшее, лучшее – просто поэзия, которая есть в «Розах» и во многих позднейших стихотворениях, а «комсомолочки», «старик с судаком» и т. п., которые так нравятся людям, поэзии не чувствующим, – не «главное».