Письма из Ламбарене

К сожалению, у нас слишком мало времени, чтобы как следует заняться этим интересным вопросом. Мы всемерно стараемся оповестить всех живущих в этом районе, что не надо есть дурной мед, который на вид гораздо темнее обычного дикого меда. Послушается ли нас хоть один бенджаби?

* * *

В середине октября к нам прибывает вторая сиделка, фрейлейн Эмма Хаускнехт.[71] Перед тем как приехать сюда, она была учительницей в Эльзасе. Я знаю ее уже давно. Еще несколько лет тому назад она предложила мне свою помощь. Новая сиделка берет на себя заботы о хозяйстве и уход за белыми больными. Таким образом, фрейлейн Коттман полностью освобождается для работы в больнице.

Насколько нам спокойней теперь оттого, что там все время находится кто-то, кто может не спускать глаз с больных и неусыпно следить за, порядком! Сами мы иногда по целым дням не выходим из лаборатории и аптеки. Теперь есть кому смотреть за тем, чтобы дизентерийные больные получали свой суп и чтобы постели их были чисты. Есть кому следить за тем, чтобы у больных было все, что им нужно. Обо всех палаврах, которые возникают в больнице, тут же сообщают фрейлейн Коттман, и она их разрешает. Регулярно проверяет она распределение пищевых рационов — дело, в котором прежде слишком уж часто приходилось полагаться на Доминика. Она заботится о том, чтобы под грудами вяленой рыбы постоянно горел огонь, чтобы рыба эта не испортилась и до нее не добрались черви. По утрам она раздает необходимые для текущих работ лопаты, топоры, секачи. По вечерам она все получает обратно и пересчитывает. В ее же ведении находятся и наши каноэ. Она хранит у себя все белье и перевязочные материалы и подбирает прачек. В дни операций она становится операционной сестрой.

Постепенное наведение порядка в нашем больничном хозяйстве могло бы с новой силой воодушевить нас на работу, если бы последствия нехватки места, дизентерии и голода не были столь безысходными. Изо дня в день положение ухудшается. Дизентерия продолжает распространяться по больнице. Почти каждый день находишь какого-нибудь больного, который ею только что заразился. К тому же прибывают еще и новые пациенты. На днях мы за одно утро приняли шесть человек.

Помимо моей воли, мысли мои принимают такое течение, которому не следовало бы поддаваться и тем не менее приходится. На перемещение больницы, которому я с момента возвращения противлюсь, меня теперь толкают другие, новые обстоятельства. Уже несколько месяцев как я всеми силами стараюсь не думать о том, что места, которого в прежней больнице хватало для сорока больных, никак не может теперь хватить для ста двадцати!

Из-за недостатка места я не могу так, как следовало бы, изолировать дизентерийных больных от других моих пациентов. По тем же причинам я не могу создать необходимых условий несчастным психическим больным. Помещение, которым я для них располагаю, — темная каморка без окон — окружена палатами, где лежат другие больные. Изолированной же палаты, светлой и солнечной, у меня для них нет. Буйных больных я не могу держать у себя долго, потому что для других моих пациентов их присутствие непереносимо. Поэтому мне приходится оставлять их связанными в их деревнях, где они обречены на мучения и нередко на смерть, тогда как в больнице, где есть уход, они, может быть, могли бы еще поправиться. О том, какие это мне причиняет страдания, я ни разу даже не заикался никому из моих помощников. Если бы у меня было больше места для строительства, то я мог бы поселить психических больных на значительном расстоянии от других и исполнить по отношению к ним свой долг.

К тому, что у нас для обследования и лечения больных меньше помещений, чем следовало бы, и что они слишком тесны, как мои помощники, так и я сам относимся спокойно и ничего не требуем. Однако то обстоятельство, что нам приходится иметь на излечении сто двадцать больных вместо сорока и что работает не один врач, а трое, нельзя упускать из виду. Прежде всего нам не хватает места для многочисленных перевязок, делать которые приходится ежедневно. Мы вынуждены совершать их на открытом воздухе, что причиняет большие неудобства как самим больным, так и совершающему эти перевязки персоналу и противоречит всем правилам медицины. У нас нет помещения для гнойной хирургии, нет его и для бактериологических исследований, и для работы с микроскопом! В нашем распоряжении лишь две квадратные комнаты по шестнадцати метров каждая и еще два совсем маленьких помещения, из которых одно служит аптекой, другое же — одновременно лабораторией и стерилизационной. В комнате, где мы осматриваем больных, Жозеф делает вливания, двое негров перематывают бинты, а двое других моют пузырьки и бутылки. Толкотня и давка там, как на ярмарке. Напрасно стараемся мы не думать о том, как пагубно эти обстоятельства отражаются на нашей работе и сколько нам приходится тратить напрасно и сил, и нервной энергии.