Письма из Лондона

– Слезайте, – сказал он ей и выключил зажигание. Он поставил мотоцикл на центральную подставку на стоянке, а потом, схватив Руби за руку, потащил ее назад на главную улицу и еще почти полквартала. Он остановился у скромного входа в лавку сапожника, отпер дверь и показал ей – входите.

– Наверх, – скомандовал он.

Она поднялась по одному пролету, по второму, а потом он обогнал ее и отпер еще одну дверь.

– Где мы? – спросила она.

– На Грейс-Инн-роуд. Это моя квартира. – Он жестом пригласил ее войти. – Нам с вами нужно поговорить. Но я не хочу это делать в присутствии Ванессы, а на публике говорить мы не можем.

Он включил свет, и она увидела маленькую скудно обставленную гостиную. На стенах здесь не висели картины, не было ни фотографий, ни безделушек, ни полок с книгами.

– И давно вы здесь живете? – спросила она.

– Сто лет. Но я тут почти не бываю. Большинство моих вещей в доме в Эденбридже. Хотите что-нибудь выпить?

– Нет.

– Отлично. Пожалуй, я позвоню Ванессе. Надеюсь, она еще не умерла от испуга.

На одиноком столе в комнате стояла бутылка виски, несколько стаканов и телефон. Беннетт набрал номер одной рукой, плечом прижимая трубку к уху, а второй рукой тем временем щедро наливая виски в один из стаканов.

– Ванесса? Это Беннетт. Она в порядке. Я вскоре привезу ее домой – она вам все объяснит. Не беспокойтесь. Да, обещаю. Да. Доброй ночи.

Он повесил трубку, сделал хороший глоток виски, его темные глаза сверкали от обуревавших его эмоций.

– Вы сердитесь? – спросила она, хотя прекрасно знала, каким будет ответ.

– Киплю. – Он одним большим глотком допил остаток виски, снова взял бутылку и налил в стакан еще на дюйм, потом подошел к одинокому креслу и сел.

– Почему? – спросил он. – Скажите мне, ну почему вам никогда не пришло в голову рассказать мне правду? Скажите, чтобы я понял.

– Конечно, вам трудно понять. Вы выросли в окружении любящих людей. У меня не было никого. После смерти матери не осталось ни одного человека в мире, которому было не все равно – жива я или мертва. Ни одного.

Он указал на диван:

– Садитесь и расскажите мне все.

Она села на диван и глубоко вздохнула. С чего начать?

– Моя мать была горничной в отеле в Атлантик-сити, – сказала она наконец. – Я не знаю, кто был моим отцом. Она так и не назвала мне его имени. А я была еще совсем маленькой, когда она умерла… я ее почти не помню, если честно.

– Что с ней случилось? – спросил он чуть мягче.

– Она умерла через несколько лет после войны. В одну из более поздних эпидемий гриппа. Мне тогда было пять. Я, наверное, тоже болела, но я этого не помню.

– И никакой другой семьи у вас не было?

Она покачала головой:

– Никого. Или никого, кто согласился бы меня удочерить… Меня отправили в сиротский приют Святой Марии в Ньюарке.

– Настоящая Джейн Эйр, – заметил он.

– Я бы не сказала. Святая Мария – это вам не Ловуд[28]. Да, я читала Бронте, не смотрите на меня удивленным взглядом.

– Ну и как там было?

– Монахини были вполне приличные, кроме одной, которая возненавидела меня с первого взгляда. Сестра Бенедикта была жуткой, а остальные относились ко мне вполне по-доброму. Меня никто не заставлял часами стоять на табурете[29]. – Это вызвало у Беннетта слабую улыбку, но она исчезла при следующих словах Руби. – Мы почти все время ходили голодные и холодные. Одевали нас в какое-то тряпье.

– А школа? Вы получили какое-то образование? – спросил он.

– Самое скудное. Я думаю, монахини понимали, что учить нас нет смысла, и нас всех в четырнадцать лет отправили работать. В основном в качестве прислуги, хотя некоторые девочки попали на фабрики, изготовлявшие одежду. Мне повезло.

– Каким образом?

– Я попала в один дом горничной с проживанием. Семья не обращала на меня особого внимания. Я выполняла свою работу, и их не интересовало, что я делаю по вечерам. Я стала откладывать заработанные деньги и посещать вечерние занятия. Я училась четыре года, чтобы получить диплом в секретарском колледже. А потом переехала в Нью-Йорк, где нашла работу стенографистки.

– Но стенографисткой вы не остались.

– Нет. В колледже я познакомилась с женщиной, которая работала в журнале и любила свою работу. Когда она рассказывала об этом, я видела себя на работе в журнале или газете. Я хотела писать статьи и этим зарабатывать себе на жизнь. Делать то, что мне действительно нравилось.

– Но? Я чувствую, здесь есть какое-то но.

– Мне не удавалось никуда устроиться. Я подавала заявления в разные места, но меня и ответа не всегда удостаивали. Те немногие, что отвечали, говорили, что мне нужно набраться опыта. Это у них был такой способ отказывать мне. И только раз меня удостоили собеседования. Это было место помощника редактора в женском журнале. На него претендовала и еще одна девочка. Она не имела никакого опыта в журналистике, но у нее была степень бакалавра. И у нее было простое американское имя. Эмили Миллер – я до сих пор его помню. Конечно, работу получила она. И тогда я задумалась: может быть, именно это мне и нужно. Другая фамилия.