Письма из Лондона

В двух шагах от Савоя, в «Simpson 's-in-the-Strand», оборудована Гроссмейстерская Гостиная. Вообще-то это один из тех почтенных британских ресторанов, где ростбиф прибывает в бронетранспортере из позолоченного серебра, а гинея тому, кто нарезает мясо, поможет вам увернуться от куска с хрящами. Одновременно это и место со своей шахматной историей. В прошлом веке на втором этаже Симпсоновского Дивана сходились любители и профи — чтобы откушать здесь кофию, сыграть партейку и поставить на кон шиллинг-другой; здесь в 1851 году Андерссен проводил свою так называемую «бессмертную партию», эталон самоотверженной атаки, против Кисерицкого. Затем этот клуб приказал долго жить, но изогнутая латунная табличка, гласящая «Таверна-Диван Симпсона», словно щит с гербом, висит на стене курительной комнаты внизу — которая и реквизирована ныне гроссмейстерами с их свитами. Атмосфера напоминает нечто среднее между профессорским залом и школьной раздевалкой перед спортзалом. Тут, вдали от церемоний и живого процесса игры, есть все предметы первой необходимости, чтобы следить за партией: два гигантских видеотабло в виде шахматных досок, где в режиме реального времени высвечиваются ходы, телевизор, транслирующий изображение игроков за столом, снятых общим планом фиксированной камерой, другой телевизор, опорожняющийся горячими комментариями первого часа игры, целый арсенал шахматных досок — чтобы барабанить на них вероятные развития партии, оборудованные доступы к базам данным и компьютеру Official Bulletin, пепельницы и бар за полцены. Также здесь наличествуют и излишества: пространство для того, чтобы орать и бурчать, бубнить и щебетать, рвать и метать, а также кататься по полу от злости. Комната, битком набитая гроссмейстерами, которые благим матом анализируют все что движется, напоминает кадры из телесериала о дикой природе — яростно возящиеся львята. И территориальные свои претензии они выражают точно так же: огрызаются, порыкивают, гомозятся и покусывают друг друга зауши; и только когда камера отъезжает, мы понимаем, что сами-то лев со львицей как ни в чем не бывало развалились себе на пригорке.