Письма из Лондона

В конце оксфодского благотворительного мероприятия Рушди прочел сцену из «Детей полуночи», где десятилетний Салем, за которым гонятся школьные хулиганы, лишается верхней фаланги своего среднего пальца — ее обрубают дверью. Затем вечер завершился брамсовской скрипичной сонатой, и мы гуртом повалили обратно в фойе. Литераторы поздравляли музыкантов, ноте отказывались принимать комплименты. «Брамс был нехорош, — в припадке самобичевания сказал пианист. — Я никогда раньше не запарывал сразу две ноты в начальном аккорде». Скрипачка призналась, что у нее тоже игра не ладилась. Им не хотелось намекать на чью - либо вину, но только что они слушали, как Рушди читает строку про то, что «верхняя треть моего среднего пальца валялась, словно выплюнутый комок жвачки», а через пару минут дотрагивались своими пальцами до клавиш и струн, стараясь не думать о том резонансе, который вызвал у них образ писателя. Это казалось неочевидным, но уместным напоминанием об одной фундаментальной истине: слова имеют свою цену.

Февраль 1994

Остаток 1994 года не принес видимых признаков того, что британское правительство «приняло на себя руководство операцией». Больше признаков жизни подал сам мистер Рушди, который издал новый сборник рассказов. В июле 1994-го я брал интервью у Тони Блэра, нового лидера лейбористов, и осведомился насчет его позиции по вопросу Рушди. «Полностью поддерживаю его. Я абсолютно на все сто процентов за него». Когда я заметил, что лейбористская партия испытывала определенные затруднения с этим случаем, он ответил: «У отдельных людей были с этим проблемы. Но к вопросам такого рода вы в принципе не можете относиться без достаточной серьезности. Я хочу сказать, что в Британии не может быть такого, чтобы кто-либо жил под угрозой вынесенного ему смертного приговора за то, что он написал книгу, которая кого-то не устраивает. Я хочу сказать, что по идее в этой стране уже много веков, как нет ничего подобного».

14. Лягушатники! Лягушатники! Лягушатники!

Во флоберовском «Bouvard et Pecuchet» есть сцена, где Пекюше, временно ударившись в изучение геологии, объясняет своему другу Бувару, что будет, если под Ла-Маншем произойдет землетрясение. Вода, утверждает он, схлынет в Атлантику, берега примутся ходить ходуном, после чего континент и остров медленно подползут друг к другу и воссоединятся. Услышав это пророчество, Бувар в ужасе убегает — реакция, никуда от такого вывода не денешься, не столько на мысль о катаклизме, сколько на то, что Британия станет хоть сколько-нибудь ближе.

В пятницу, 6 мая 1994 года, более чем через сто лет мечтаний, фантастических прожектов, запоротых начинаний, энтузиазма и паранойи, состоялось официальное открытие тоннеля под Ла-Маншем — таким образом, впервые после ледникового периода, между Британией и Францией установилась постоянная связь, и самый страшный кошмар Бувара стал явью. Однако ж мало кто разбегался в ужасе, когда королева и президент Миттеран торжественно разрезали ленточку перед Тоннелем — дважды, чтобы уж на этот-то раз наверняка, после стольких лет. Первый раз они провели эту церемонию на полустанке Кокель на окраине Кале, где низкая облачность помешала воздушному параду; и затем, после освежающего завтрака из морепродуктов, на платформе Черитон, что около Фолкстоуна. В Кокель был приятный символический момент, когда два огромных Европоезда, один из Лондона, другой из Парижа, в каждом — по главе государства, медленно сошлись у платформы, так близко, будто в щечку поцеловались. Затем президент Миттеран, как принимающая сторона, первым выскочил из своего вагона на перрон, где и ожидал, пока спустятся британские высокопоставленные лица: ее величество в ярком костюме цвета фуксии (чудовищно дисгармонирующем с ковровой дорожкой цвета разваренной свеклы), Джон Мэйджор (чудовищно дисгармонирующий с нынешним мнением избирателей) и баронесса Тэтчер (чудовищно дисгармонирующая с самой идеей европейского содружества).