Письма из Лондона

Страна также уселась поудобнее, чтобы поломать голову над еще большей тайной: кто таков этот Джон Мэйджор, человек, которого за пять минут пропихнули разом и в лидеры, и в премьеры, который за четыре дня кампании добился большего, чем Майкл Хезлтайн за пять лет поглощения благотворительных обедов из резиновых кур по всей стране. Что нам известно о нежданном триумфаторе? Он, твердили нам во время выборов его сторонники, не исключено, слишком часто, — «обычный человек из народа». Его отцу, когда он произвел на свет Джона, было шестьдесят шесть, он зарабатывал на жизнь эстрадными представлениями в мюзик-холлах и цирках, и у него, на пару с его первой женой Китти Драм, в программе был номер, называвшийся «Драм и Мэйджор». Впоследствии он открыл дело по производству садовой утвари, втом числе гномов. Школьное обучение Джона закончилось в шестнадцать; он трудился чернорабочим, девять месяцев перебивался на пособии, а затем подал заявление с просьбой переквалифицировать его в автобусные кондукторы. «Нас было трое, — вспоминал он в свою бытность канцлером Казначейства, — и проверялись наши знания по арифметике, а затем был экзамен на то, как мы управляемся с этими машинками, и тут я оказался не лучшим». (Интересно заметить, насколько несущественной стала академическая квалификация для того, чтобы достичь высших должностей. Совокупные достижения нынешних лидеров двух главных политических партий — одна степень бакалавра без отличия на двоих, полученная со второй попытки в Университете Уэльса. Как прикажете толковать это — как проявление здоровой меритократии, удручающего антиинтеллектуализма или просто списать это на случайность?) Мистер Мэйджор, который также мечтал о том, чтобы стать профессиональным игроком в крикет, получил место в страховой компании, затем устроился в Standard Chartered Bank. Работа в местных органах самоуправления в Южном Лондоне привела его к политике в масштабе страны, месту в парламенте в 1979-м, работе в аппарате «главного кнута»[51], нескольким второстепенным постам, не самым веселым трем месяцам на должности министра иностранных дел и затем году в Казначействе. Считается, что он на правом фланге партии в вопросах, касающихся экономики, на левом — по социальной политике, в центре — по Европе и скорее бог знает где в отношении прочего мира. Все, кто работал с ним, описывали его — до настоящего по крайней мере времени — как порядочного, честного, компетентного и трудолюбивого; слово «дарование» упоминалось нечасто. Его первый ход при формировании Кабинета был довольно дальновидным: он сделал Майкла Хезлтайна министром по делам окружающей среды, назначив, таким образом, главного консервативного критика избирательного налога ответственным за улаживание проблем и спасение шеи правительства. (Как раз в дни возвращения Тарзана безработный линкольнширский каменщик стал первым человеком, которого посадили в тюрьму за отказ платить избирательный налог; трудно было подобрать для этого инцидента более идеальное место, поскольку случай произошел в Грэнтэме, городе, известным главным образом тем, что в нем родилась Маргарет Тэтчер.) Второй ход Мэйджора был менее дальновидным: пообещав собрать Кабинет, «где засияют все таланты», он забыл включить туда хотя бы одну женщину.

Скептики, разумеется, предполагали, что одна там и так уже была: дух миссис Тэтчер будет обитать в Десятом номере[52], а ее отделенный от тела голос вещать с заднего сиденья автомобиля Джона Мэйджора. Естественно — ничего не поделаешь, — в ту сумасшедшую вторую половину ноября 1990 года ее уход затмил его вступление в должность. Как политики уходят с должности? Сломленные духом? Опечаленные, но умудренные? Распираемые тихой гордостью? Озабоченные, каким будет Приговор Истории? Миссис Тэтчер, которая в конце концов была смещена с наивысшей общественной должности своими собственными близкими сторонниками и абсолютно у всех на виду, ушла не просто с высоко поднятой головой, но в неистовом ликовании по поводу самой себя. Она взяла Историю за лацканы и вкатила ей пощечину на тот случай, если та планировала дать ей меньше, чем с нее причитается. В разговоре с сотрудниками Центрального Совета Консервативной партии она заметила., что прочие европейские лидеры «абсолютно убиты горем» по поводу ее ухода (самое курьезное, должно быть, заблуждение последнего десятилетия). Стоя на крыльце Номера 10 по Даунинг - стрит, пока фургон для перевозки мебели направлялся к пригороду Южного Лондона Дал идж, она временно прощалась с публикой, еще раз вернувшись к своему королевскому «мы» — тенденция, на протяжении последних лет возраставшая. «Мы очень рады, — сказала она, — что оставляем Соединенное Королевство в гораздо, гораздо лучшем состоянии, чем когда мы пришли сюда». Это было умопомрачительно, почти по-царски, а еще вызывало в памяти галантные надписи на табличках во французских ватерклозетах, обращающиеся к вам с просьбой оставлять место по отбытии таким же чистым, как вы надеялись бы найти его по прибытии.