Письма из заключения (1970–1972)

Там же напечатана рецензия на книгу К. Манна «Мефистофель». Автор ее – мой бывший друг Владик Пронин. Рецензия не бог весть какая, книга, впрочем, тоже, но ее, по-моему, все-таки следует читать. Она о вечной для меня проблеме волхвов на немецком, фашистском материале. Памфлетная форма применительно к ситуациям конкретным, биографическим, по-моему, малоплодотворна.

Меня в этом смысле и определенные места «Первого круга» в свое время огорчили тоже. Но какие-то ответы и созвучия по серьезным приметам есть и в «Мефистофеле». Особенно для тех, кто их ищет – созвучий. Ну и еще прочитаны некоторые книги – с разной степенью восприятия. Боюсь, что я, в своей обстановке, потерял некоторую эстетичность, эстетические критерии, и подхожу поневоле к книгам с точки зрения чистой утилитарности. Поживем, доживем – увидим. А пока всего тебе доброго.

Илья.

Галине Гладковой

6.7.71

Дорогая Галка!

Традиция все-таки традиция: я дождался-таки твоего второго письма прежде, нежели успел ответить. Стихи все-таки подарок. Хотя бы уже потому, что они поискреннее твоих писем: очень угадывается невеселое настроение, которое ты так стараешься скрыть. Да и реакции твои, выраженные языком и стихом, очень мне близки (даже формально) ‹…›

Свидания во всех случаях, даже если остается грустноватый осадок невысказанности, недоговоренности и пр., – событие большое и радостное. С Алешкой я сам поначалу испытывал некоторую робость; кроме того, он был болен, и пять часов сидения на стуле, я полагаю, были для него мукой адской. Все сгладилось неожиданным личным свиданием, о котором тебе Галя расскажет и которое, я надеюсь, будет тебе по-особенному интересно ‹…›

У меня до сегодняшнего дня был какой-то запас времени для чтения и писания, хотя это стоило мне серьезных физических усилий. Сейчас это все поломалось, и я очень жалею, что не успел прочесть большую часть книг. С каким-то душевным волнением – сентиментальным даже, если произносить это со значением, с вызовом, – я прочел роман Каверина. Это все-таки радостно – погружаться в благородство, в чистоту, в просто жизнь, даже когда это выражено негромко. Начал еще читать «Былое», которое мне передал Валерий Агриколянский. Познакомился там с делом Дегаева, который убил полицмейстера Судейкина, будучи до этого его сотрудником и провокатором в народовольческой стезе. За документами угадывается надрыв и материал для Достоевского. Впрочем, он многое уже описал – в «Бесах», например: правдивой и все-таки неизбежно враждебной мне книге.

Невеселого, конечно, мой друг, хватает; только вот, например, дети растут, учатся Пушкину и Блоку, – и в этом смысл. И можно отдаляться заботами от друзей – но они в конечном счете есть и проявляются. Жить можно, хотя и не так любопытно, как бывало. Я желаю тебе радостей и надеюсь, что они у тебя будут. Непременно и с избытком.

Крепко тебя целую.

Илья.

Герцену Копылову

30.7.71

Дорогой Гера!

Каюсь, но я воспользовался твоим отсутствием в Москве и дал волю своей лени. Ты в этом смысле не исключение, и я кляну себя за позволенную расслабленность. Постараюсь войти в ритм ответов, но боюсь, что еще некоторое время – пока тепло – со временем будет по-прежнему туговато. Ответ мой безнадежно запоздал, но на одном из фактов, отмеченных тобой, я все-таки остановлюсь. Я имею в виду гибель космонавтов, которая и меня весьма огорчила. В конце концов – извини за ненаучный, стало быть, обывательский кругозор, – не так уж важно, отложатся или нет дальние космические рейсы. Куда важнее гибель людей, и как-то стала сразу понятнее и напряженность их жизни, и высокая степень постоянного риска: прежде мне это казалось куда благополучнее. Я разделял идею известного стихотворения Твардовского о космонавтах и солдатах, не вернувшихся с войны, а оказалось вот как.

Видел ли ты Галю с Алешкой по приезде их из Москвы? О моей жизни они тебе более или менее расскажут ‹…›

Повесть Иосифа Герасимова, о которой ты пишешь, я прочел. Мне это показалось приличным вариантом публикаций «Юности», но оговорюсь, что я сейчас многое воспринимаю бегло и поверхностно. Гораздо важнее, то есть интереснее, то, что опубликовано в последних номерах «Иностранной литературы», «Урок немецкого» и две повести Томаса Вулфа. Читал в последнее время швейцарские пьесы – Фриша и Дюрренматта. Тебе известно, что я скептически отношусь в последнее время к мифической форме: она подтверждает утрату современной философией научных критериев, всякое парадоксальное суждение становится философией – но захватывает, конечно. Кстати, читал ли ты «Физиков» Дюрренматта (или смотрел)? Там тебе должен быть близок и метод.

Пиши почаще и не сердись на меня.

Всего доброго. Илья.

Юлию Киму

1.8.71

Дорогой Юлик!